Алла Язькова. Южный Кавказ и Россия: уравнение со многими неизвестными

Опубликовано в журнале:
«Вестник Европы» 2007, №19-20

Алла Язькова

Южный Кавказ и Россия: уравнение со многими неизвестными

Перелистывая страницы многовековой истории народов России и Южного Кавказа, нельзя не обнаружить явного несоответствия нынешнего характера отношений наших стран их достаточно прочному историческому фундаменту, тесному взаимодействию на различных этапах совместно прожитой истории. Разразившийся в российско-грузинских отношениях политический кризис привел к их настолько резкому обострению, что его последствия будут трудно преодолимыми даже при наличии доброй воли с обеих сторон. Нелегко будет изгладить из нашей общей памяти появившиеся на телеэкранах скандальные кадры депортации “нелегальных мигрантов” в Грузию и появившиеся в печати сообщения о попытках “обнаружения” родителей по грузинским фамилиям учеников московских школ.
Неизбежное после этого отчуждение и фактический разрыв российской стороной экономических, транспортных и даже почтовых связей с Грузией наносит несомненный ущерб самой России. Западное сообщество расценило эти действия как проявление антидемократического и империалистического поведения, попытку прямого вмешательства во внутренние дела Грузии. Впервые за многие годы Советом Безопасности ООН были отклонены предложенные российской стороной резолюции по поводу Грузии. А в самой России последствия конфликта и подъем не столько антигрузинских, сколько националистических и шовинистических движений, привели к ощутимому росту ксенофобии, все более опасной для многоэтничной России.
Далеко не первые на протяжении последних полутора десятилетий недружественные акции в отношении Грузии трудно объяснимы, если иметь в виду, что именно Грузия издавна была главным опорным пунктом и стратегическим союзником России на ее южных рубежах. Не стоит забывать, что и сегодня Грузия граничит со всеми республиками Северного Кавказа, для которых характерен высокий уровень нестабильности. На Южном Кавказе Грузия в силу ряда причин является связующим звеном входящих в этот регион государств, основой транспортных и иных коммуникаций. Несомненно, также, что, будучи по ряду причин зависимы от России, Азербайджан и Армения сохраняли нейтралитет в российско-грузинских “дискуссиях”, хотя и не могли одобрить неприемлемых для нормальных межгосударственных отношений мер, принимавшихся российской стороной в отношении Грузии. Ереван и Баку (а также Киев) сразу же предложили Тбилиси возможности транзита в авиасообщении с Москвой. Ими же был продолжен совместный поиск альтернативных источников энергоснабжения и транспортировки энергоресурсов, минуя Россию.
Нельзя, вместе с тем, не заметить, что после распада СССР для политической ситуации на Южном Кавказе стало характерным появление целого ряда новых, нетрадиционных угроз и вызовов, характерных для экономически депрессивных регионов мира с высоким уровнем стратегической и политической нестабильности, наличием криминальных структур и организованной преступности. Эти угрозы не обойдут стороной и Россию, особенно в условиях отсутствия ее нормального взаимодействия со странами Южного Кавказа. Представляется поэтому важным рассмотрения ситуации в регионе, в целом, и в каждой из входящих в него стран, в частности.
* * *
Политическая ситуация во всех трех странах Южного Кавказа на протяжении последних полутора десятилетий характеризовалась состоянием постоянной напряженности. Для каждой из них было характерным переплетение трех основных уровней политической нестабильности – глобального (переплетение интересов и давление разнородных внешних сил), внутрирегионального (противоречия по поводу принадлежности территорий и положения национальных меньшинств) и внутреннего (преимущественно негативная динамика внутриполитического развития).
Особо острой для Южного Кавказа стала на протяжении последнего десятилетия проблема сепаратизма, на основе которого возникли самопровозглашенные, не признанные мировым сообществом и практически никем извне не контролируемые территории. Внутренние проблемы этих территорий, как правило, остаются вне поля зрения исследователей и СМИ, что объясняется отсутствием стабильной информационной базы, противоречивостью и недостаточной достоверностью имеющихся данных.
Между тем, как это правильно замечено в документах, представленных авторами недавнего исследовательского проекта “Серые зоны распространения”*, общее для этих “зон” (иногда их называют также “вакуумными зонами” или “черными дырами”) – это слабость или, чаще всего, отсутствие легитимного государственного контроля, диффузия власти, сращивание или сосуществование квази-официальных структур с криминальными и террористическими группировками. Непризнанные режимы, сепаратистские движения, “прикрываются различными лозунгами о “самоопределении”, на деле же – под флагами своих “пиратских республик” XXI века собирают радикалов всех мастей1. Они же являются источниками различного рода криминала и организованной преступности.
Попытки международного сообщества взять под контроль ситуацию в “самопровозглашенных республиках” до сих пор не увенчались успехом, прежде всего, из-за фактического отказа их властей сотрудничать с руководством “малых метрополий” и международными организациями. В итоге “серые зоны” становятся оплотом различного рода криминальных структур в сфере наркотрафика и наркоторговли, отмывания “грязных денег”, похищения “заложников” и торговли людьми. Особую опасность представляет их использование международными криминальными структурами в целях незаконного оборота радиоактивных материалов и других видов оружия массового уничтожения (ОМУ).
Как показывают даже те источники, которые удалось привлечь авторам упомянутого проекта, сказанное в полной мере относится к ряду территорий, расположенных в регионе Южного Кавказа, и это создает дополнительные трудности для экономического и политического становления независимых Азербайджана, Армении, Грузии. Находясь на перекрестке международных транспортных и энергетических путей, они также подвержены постоянному воздействию более крупных акторов международной политики. Представляется поэтому важным рассмотрение всех трех основных измерений политической ситуации в странах Южного Кавказа – глобального, регионального и внутреннего.
Глобальное измерение непосредственно связано с воздействием на регион переплетающихся стратегических линий внерегиональных “игроков”, прежде всего, таких крупных, какими являются Россия, США, ЕС и НАТО, а также расположенные в непосредственной близости Турция и Иран. В последнее время стала более заметной роль международных организаций – ООН и ОБСЕ в урегулировании конфликтных ситуаций.
Процесс выработки стратегических подходов России к проблематике южно-кавказского региона после распада СССР проходил медленно и противоречиво, будучи в то же время важной составной частью новой российской идентичности. Формирование российской политики затруднялось внутриполитическими противоречиями и межведомственными разногласиями, во многом ее реактивным, а не конструктивным характером в отношении стран Южного Кавказа, которые поначалу с трудом воспринимались в России как международные партнеры. И уж совершенно неприемлемым стало даже для российских политиков “первой волны” массированное вторжение в регион стран Запада после подписания в 1994 году нефтяных “контрактов века” и начала строительства магистрального нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан.
В российских политических кругах негативно воспринимался и тот факт, что образование независимых Азербайджана, Армении и Грузии и сопровождавшие этот процесс многочисленные политико-этнические конфликты привели к существенному изменению геоэкономической ориентации самих этих государств. Потеряв регулярные связи с Россией из-за отсутствия наземных транспортных путей через зоны конфликтов (прежде всего, через Абхазию), государства Южного Кавказа стали склоняться к сотрудничеству с географически близкими им странами Ближнего и Среднего Востока (Армения с Ираном, Азербайджан и Грузия с Турцией). Это порождало еще большее недоверие к ним у значительной части российских политиков.
Но перспективы быстрого выхода стран Южного Кавказа на мировые рынки и в мировую политику, равно как и привлечение иностранных инвестиций, оказались в значительной мере иллюзорными, будучи ограничены их политической нестабильностью и невысоким уровнем конкурентоспособности производимой ими продукции. Это толкало их на путь “распродажи” национальных ресурсов – так, единственный в Армении международный аэропорт сегодня контролируется аргентинскими инвесторами, гордость страны, ереванский коньячный завод стал французским, а телекоммуникационный монополист “Арментел” греческим. В собственность РАО ЕЭС переходят энергетические объекты, включая Армянскую атомную электростанцию2.
Между тем, реальным рынком сбыта традиционной для государств Южного Кавказа продукции аграрного сектора и одновременно резервом развития их производств пока еще остается российский рынок. Не преувеличивая значения установленных в советские времена кооперационных связей Грузии, Азербайджана и Армении с Россией, нельзя не упомянуть о том, что, по оценочным данным, каждое из государств Южного Кавказа уже в начале 1990-х годов потеряло от их разрыва в среднем до 35-40% своего ВВП.
Что же касается потерь самой России, то они носят долгосрочный, геополитический характер. Можно с сожалением констатировать, что за истекшие после распада СССР годы Россия утратила в этом регионе значительную долю своего влияния, которое она обретала на протяжении последних трех столетий, уступив ряд позиций Соединенным Штатам, странам-членам Евросоюза и даже региональным державам – Турции и Ирану.
В начале 1990-х годов политика США в отношении стран Южного Кавказа не имела нынешнего наступательного характера, ограничиваясь использованием возможностей Турции в “сдерживании” России. Но после подписания в сентябре 1994 года нефтяных “контрактов века”, американская политика существенно активизировалась, хотя администрацией Клинтона еще предпринимались попытки договориться с Россией о разделе “сфер влияния”. Вместе с тем, конкретные акции США в отношении отдельных государств Южного Кавказа имели поначалу не скоординированный и во многом противоречивый характер, что объяснялось противоположными интересами различных групп американского истеблишмента и разнородным давлением армянского и азербайджанского лобби на принятие рекомендаций Конгресса США3.
После 11 сентября 2001 года американские стратегические цели на Южном Кавказе существенно изменились, а практическая политика США в отношении стран региона стала компонентом решения более общих задач борьбы против терроризма и за упрочение влияния на Ближнем и Среднем Востоке. Большую значимость приобрели и энергоресурсы Каспийского бассейна – не только как дополнительный источник поступлений нефти, но и как средство регулирования цен на нефть в сторону их понижения.
Согласно материалам слушаний в Конгрессе США (октябрь 2001 года), стратегическим интересам США соответствуют: диверсификация альтернативных Персидскому заливу энергопоставок из стран Каспийского региона, не являющихся членами ОПЕК; установление связей с преимущественно исламским населением в противовес радикальному исламизму; поддержка независимости государств Южного Кавказа (и Центральной Азии), поощрение их продвижения по пути демократии.
По оценке американского посла в Грузии (1998–2001) Кеннета Яловитца, сегодня Соединенные Штаты рассматривают свою политику на Южном Кавказе как “часть более широких стратегических усилий по созданию зоны стабильности, простирающейся от Балкан до Центральной Азии и поддерживающей экспансию НАТО в страны Центральной и Восточной Европы”. В этом, по мнению Яловитца, заключается причина того, что предоставляемый Армении и Грузии объем финансовой помощи в пересчете на душу населения – один из наиболее высоких в мире4.
Тем же целям соответствует и стратегия постепенного внедрения в регион НАТО, непосредственно связанная с задачами охраны нефтепровода Баку – Тбилиси – Джейхан. Американская программа “Обучение и снаряжение” стоимостью в 64 млн. долл. начала с 2004 г. реализовываться в Грузии5. В руководящих органах НАТО была также поддержана инициатива Баку о разработке индивидуальной программы сотрудничества между Азербайджаном и Североатлантическим альянсом, где были обозначены практические цели: реформирование национальной армии по натовским стандартам, развитие оборонной промышленности, освоение новых видов вооружений, а также размещение в республике вооруженных подразделений и военных баз6. В июне 2005 года о своем намерении сотрудничать с НАТО заявила и Армения, подписав в Брюсселе План Индивидуального партнерства (IPAP) c НАТО7.
Планы “вовлечения” государств Южного Кавказа в НАТО на практике реализуются региональными партнерами США – содействие в доведении вооруженных сил до стандартов НАТО оказывает Азербайджану Турция. Военное армяно-греческое сотрудничество включает в себя ряд двусторонних и многосторонних программ, имеющих целью интеграцию Армении в НАТО. Наконец, специально разработанный научным департаментом НАТО проект “Виртуальный шелковый путь” открывает странам Южного Кавказа доступ к информационным программам НАТО через Интернет. Но на нынешнем этапе едва ли следует преувеличивать перспективы быстрой интеграции всех трех стран Южного Кавказа в Североатлантический Альянс. Многое на этом их пути будет зависеть не только от их соответствия стандартам и готовности НАТО к дальнейшему расширению, но и от их взаимоотношений с Россией. Не секрет, что одной из существенных причин укрепления в их политике евро-атлантического вектора было их стремление получить “защитный зонтик” НАТО.
Политика Европейского Союза на Южном Кавказе до последнего времени имела преимущественно деловой характер – ЕС был одним из основных инициаторов и инвесторов сооружения Евроазиатского транспортного коридора (ТРАСЕКА), который связал бы Европу со странами Центральной Азии, Среднего Востока, Китаем и Японией и обеспечил бы кратчайшие пути доставки в Европу каспийских энергоресурсов. Но реализация этого проекта затруднена из-за наличия ряда политических противоречий между государствами Закавказья и Средней Азии. В результате финансовые вложения Евросоюза (свыше 1 млрд. евро в 1991 – 2000 гг.) пока не принесли ожидаемых результатов8.
В июле 2003 г. по инициативе Греции Евросоюз учредил должность Специального Представителя для Южного Кавказа, подобно тому, как ЕС имеет для России и Украины. А в 2004 г. было принято решение о включении южно-кавказских государств в программу “Европейское новое соседство”, которая должна вступить в силу после принятия в Евросоюз Румынии и Болгарии 1 января 2007 года.
Что же касается России, то она не приняла участия в реализации проекта ТРАСЕКА, мотивируя это тем, что он разрабатывался без ее участия, в действительности же потому, что модернизированный “Великий шелковый путь” может стать конкурентом Транссибирской магистрали9. Российские нефтяные компании отказались также и от долевого участия в сооружении нефтепровода Баку – Джейхан. Отношения России со странами Южного Кавказа, особенно с Грузией, на протяжении последних полутора десятилетий постоянно ухудшались, что объективно не соответствовало интересам всех сторон.
Россия проявляет недовольство “чрезвычайной активностью США и НАТО” на Южном Кавказе, но она не может предложить странам этого региона ни денег, ни обещаний, сопоставимых с американцами10. Выходом из сложившегося положения могло бы стать достижение договоренностей о развитии параллельных курсов ориентации Азербайджана, Армении, Грузии на сотрудничество с США-НАТО и Россией, из чего могли бы извлечь выгоду все их участники. Причем Россия могла бы играть в этом сотрудничестве ведущую роль: к Южному Кавказу она ближе, чем США, связующим звеном с ними продолжают оставаться гуманитарные, экономические и межличностные связи11.
Объединенными усилиями всех заинтересованных сторон можно было бы “разблокировать” целую серию нетрадиционных угроз и рисков, как на уровне всего южно-кавказского региона, так и в сфере внутренней политики Азербайджана, Армении и Грузии.
Наиболее сложная проблема – это наличие в регионе затяжных, пока не находящих своего решения конфликтов на территориях Азербайджана и Грузии, ставших основой для консервации “самопровозглашенных”, не подлежащих государственному и международному контролю территорий.
Как известно, “самопровозглашенные республики” возникли на этапе распада СССР, когда наличие в его составе этно-территориальных образований, имевших различный статус (союзные республики и находившиеся в их административном подчинении автономные республики и области), стало препятствием к утверждению власти национальных элит новых независимых государств. За пределами России – это – “пиратская республика” Приднестровье, известная систематическим осуществлением незаконных торговых операций, а также расположенные на территории Южного Кавказа Абхазия, Южная Осетия (Цхинвали), Нагорный Карабах и прилегающие к нему оккупированные Арменией азербайджанские районы.
Часть российских политиков поддержала становление сепаратистских режимов на территории Грузии в противовес ее руководству во главе с президентом Э.Шеварднадзе. В пользу самоопределения Нагорного Карабаха высказались также и тогдашние лидеры российского демократического движения, исходя из выдвигавшихся ими задач борьбы против “имперской России”. Такого рода позиции, при которых недооценивался деструктивный потенциал подобного рода решений, доминировала в среде российских демократов вплоть до того, как они столкнулись с проблемой налаживания отношений с собственными автономиями (Татарстан, Чечня)12.
Вспыхнувшие в начале 1990-х годов вооруженные конфликты на территориях Грузии, Азербайджана (и Молдавии) были приостановлены, однако, введенные в зоны конфликтов российские миротворческие подразделения развели не только конфликтующие стороны, но и сами территории, объективно способствуя консолидации сепаратистских режимов и образованию никем не контролируемых “серых зон”.
К этому добавились проблемы, связанные с появлением на Южном Кавказе громадного числа неустроенных перемещенных лиц (“вынужденных переселенцев”), изгнанных из мест своего проживания в Абхазии, Южной Осетии, Нагорном Карабахе и оккупированных областях Азербайджана. Суммарно их насчитывается около 1 млн. человек (по данным ОБСЕ – 250 тыс. из Абхазии, 750 тыс. из НКР и прилегающих к нему районов, несколько тысяч из Цхинвали). Часть из них, не имея стабильного заработка, “подпитывают” криминальные структуры, особенно в прилегающих к “серым зонам” районах. Многие из вынужденных переселенцев нашли приют в России, но часть мигрантов из Грузии была депортирована “без адреса”, не имея возможности возвратиться в свои дома в Абхазии или же Южной Осетии.
Наличие сепаратистских режимов и до конца не преодоленные последствия локальных вооруженных конфликтов стали одной из главных причин внутренней стагнации государств Южного Кавказа, а продолжающаяся нестабильность – препятствием для проведения эффективных экономических и политических реформ. При наличии этих общих черт несомненна и специфика современных внутриполитических процессов в Грузии, Азербайджане и Армении.
К середине 1990-х годов Грузия достигла относительной стабилизации. Несмотря на “замороженные” конфликты была принята Конституция, проведены президентские и парламентские выборы. Инфляция была взята под контроль, продолжался рост ВВП, был принят закон о частной собственности на землю, что привело к существенному росту сельскохозяйственной продукции. В то же время не уделялось должного внимания социальным аспектам проводившихся реформ и, особенно, преодолению криминала и коррупции. Не учитывалась специфика геополитического положения Грузии, особая важность российского фактора. Переоценка возможностей для Грузии западной ориентации привела к дисбалансу внешних связей, который один из ведущих грузинских политических экспертов Александр Рондели называет “принятием желаемого за действительное или стратегическим идеализмом”13.
В конечном счете, это стало причиной массовой поддержки населением Грузии ноябрьской “революции роз” и смены режима Э.Шеварднадзе. Перспективы стабилизации ее экономики и политики пока до конца неясны. После того, как в начале 2006 года Россия ввела запрет на импорт из Грузии вин, минеральных вод и цитрусовых, ожидалось, что в стране последует экономический спад. Но уже в первой половине 2006 г. экономический рост составил 8,4%, экспортные операции увеличились на 35%. Эксперты московского Института экономики переходного периода объясняют это тем, что в Грузии на предшествующих этапах сложилась институциональная основа для экономического роста: после 2003 г. грузинское правительство прибегло к сочетанию жестких административных мер в сочетании с ультралиберальной политикой в сфере экономики. Позитивные оценки экономического реформирования в Грузии содержались и в опубликованном в сентябре 2006 г. ежегодном докладе Всемирного Банка и Международной финансовой корпорации (МФК)14.
Применительно к Грузии можно было бы обозначить несколько потенциальных источников обострения внутренних конфликтов.
Первый из них – и на это указывают эксперты Международной Кризисной группы – это отсутствие концепции Грузии как полиэтничного государства; второй – завышенные ожидания результатов “революции роз”; наконец, как, впрочем, и на всем постсоветском пространстве, отсутствие верховенства закона и перераспределения доходов в соответствии с провозглашенными правовыми нормами
Политическая ситуация в Азербайджане на протяжении последнего десятилетия была подвержена негативному воздействию “замороженного” конфликта на территории Нагорного Карабаха и вокруг него, что остается одним из главных препятствий для достижения экономической и политической стабильности республики. Первые годы независимости совпали с острой стадией конфликта, в ходе которого российская военно-политическая поддержка была оказана Армении. Это способствовало росту антироссийских настроений и приходу к власти ориентированного на сотрудничество с Турцией президента Эбульфаза Эльчибея. Находясь у власти в течение года, он добился вывода с территории Азербайджана российских военных баз и пограничных войск, отказавшись также и от размещения российских миротворческих сил15.
Но он не смог выполнить ни одной из частей своей внутриполитической программы, и в обстановке нараставшего в стране хаоса вынужден был уступить власть более опытному политику советских времен Гейдару Алиеву, который, сохранив все ранее достигнутые с Россией договоренности, сумел уравновесить отношения с внешними партнерами. В последующие годы Азербайджан подписал ряд договоров об обороне с Турцией, встал на путь сотрудничества с НАТО и внес большой вклад в реализацию западных транспортных и трубопроводных проектов, не нарушая в целом позитивного характера отношений с Россией.
Что же касается внутренней ситуации в стране, то ее экономика на 90% ориентирована на нефтедобычу и практически полностью зависит от мировых цен на нефть. Оставшиеся от советских времен отрасли промышленности деградировали, сельское хозяйство разрушено, и страна полностью зависит от продовольственного импорта16. Приватизация была проведена таким образом, что ее плодами воспользовался узкий круг лиц, имеющих доступ к власти, результатом чего было расширение структур теневой экономики (до 90% объема ВВП), отток капиталов за рубеж, а рабочей силы – преимущественно в Россию17.
Созданная Гейдаром Алиевым политическая система может быть, по мнению оппозиционных азербайджанских экспертов, охарактеризована как “восточный постсоветский гибрид”, серьезно не раздражающий ни Москву, ни Вашингтон18. Оппозиция слаба как финансово, так и институционально, но ее лидеры имеют опыт политического противостояния и поддержку США и Турции. Поэтому, несмотря на победу на октябрьских выборах 2003 года Ильхама Алиева-младшего, политическая и экономическая стабильность имеет недостаточный запас прочности.
В стране назревает социальный протест, усиленный возрастающим недовольством против затянувшейся оккупации азербайджанских земель и неразрешенности конфликта вокруг НКР. Трудно предсказать, выдержит ли эти нагрузки новое руководство республики.
Ситуация в Армении также в значительной степени подвержена воздействию “замороженного” конфликта вокруг НКР. Продолжающееся уже более 10 лет (с мая 1994 года) положение “ни войны, ни мира” тормозит выход Армении из изоляции, негативно отражаясь на попытках нормализации ее отношений с Турцией, чему прямо препятствует азербайджанская сторона19. Политическая нестабильность поддерживается также опасениями перед весьма вероятной – при отсутствии прогресса на переговорах – эскалацией вооруженного конфликта, с одной стороны, и решимостью части общества разрешить проблему вооруженным путем, с другой. Этим объясняется серия драматических событий последних лет, устранение от власти президента Л.Тер-Петросяна, предпринявшего попытку достижения компромиссного решения конфликта, и нестабильность позиций нынешнего президента Р.Кочаряна.
Неспособность всех пребывавших у руководства президентов и правительств разрешить наиболее острые проблемы привели к росту недоверия к власти, в результате чего выборы перестали отражать общественные настроения, особенно после того, как выяснилось, что их результаты регулярно подтасовывались. Это же привело к росту политического насилия, кульминацией которого стал расстрел в парламенте высших должностных лиц 27 октября 1999 года. Общее мнение о бессмысленности активного вовлечения в политику еще более укрепилось после неадекватного применения властями силы при разгоне демонстрации в апреле 2004 года.
Подобное ограничение политического поля представляет собой серьезную потенциальную угрозу внутренней стабильности и приводит к радикализации оппозиции, которая, будучи лишена доступу к СМИ, бойкотирует заседания парламента и выражает свои несогласия с правящей коалицией, в основном, на улице.
Особую проблему составляет фактический запрет на обсуждение альтернативных возможностей урегулирования конфликта вокруг Нагорного Карабаха и освобождения оккупированных азербайджанских территорий. Между тем, проводимые в Армении опросы общественного мнения показывают, что около 50% респондентов усматривают главную угрозу безопасности Армении в возобновлении вооруженного конфликта с Азербайджаном
Все это определяет сохраняющуюся нестабильность, несмотря на формальные показатели роста экономики республики. Нельзя при этом не указать на то, что большая часть экономического потенциала сосредоточена в Ереване и находится в руках деловых кругов, тесно связанных с правительством и зарубежными капиталовложениями. Они же составляют основу “групп влияния” и опирающейся на них правящей элиты. В то же время половина населения живет за чертой бедности, разрыв между бедными и богатыми растет, и это ведет к массовой миграции и усилению внутренней напряженности, которая на этот раз, несомненно, скажется на результатах парламентских и президентских выборов.
Из всего сказанного очевидно, что, несмотря на различия во внутриполитической ситуации в трех независимых государствах Южного Кавказа, общим для них является отсутствие политической и экономической стабильности. В ее основе – негативные черты переходного периода, проходящего на фоне экономической депрессии, отсутствия сформировавшихся политических институтов и нормального правового поля. Не последнюю роль играет и “вторжение” в регион внешних сил, имеющих разнородные, противоречащие друг другу интересы.
Но, пожалуй, главной основой политической нестабильности, а в известной мере, неустойчивости новых независимых государств Южного Кавказа и исходящих из этого региона рисков и угроз стала концентрация транснациональной организованной преступности и криминальных группировок, преимущественно на территориях самопровозглашенных республик, недоступных государственному и международному контролю.
Степень влияния базирующихся в “серых зонах” организованных преступных группировок на страны Южного Кавказа, а в какой-то мере и на Россию, с трудом поддается измерению, но нарастание этого влияния очевидно. Причины этого – слабость государственных структур и правительственного контроля, в том числе и главных звеньев, призванных противостоять транснациональной преступности – таможня, пограничная служба и полиция, не имеющие необходимого опыта, недоукомплектованные и низкооплачиваемые20. В то же время государства Южного Кавказа оказались промежуточным звеном на пути между основной сферой производства наркотиков – Афганистаном и их потребления – Европой и Россией. К этому добавились и “сопутствующие” наркотрафику статьи криминального бизнеса – торговля оружием, людьми и компонентами ОМУ21.
Согласно данным, приводимым в исследовании С.Е.Корнелла, заместителя директора Института по изучению Центральной Азии и Кавказа при Университете Джонса Гопкинса (США), пути наркотрафика в районы Южного Кавказа идут через три основных пограничных пункта: Астара на ирано-азербайджанской границе, откуда груз идет в Дагестан и Россию; один из пограничных пунктов между Ираном и оккупированными районами Азербайджана и далее через Армению и Грузию в Россию или на Балканы; наконец, азербайджанский анклав Нахичевань22. Наряду с этим, многие авторы упоминают паромную переправу Туркменбаши – Баку как транзитный путь наркоторговли. Наркоторговля непосредственно затронула и Грузию. По свидетельству министра госбезопасности Грузии (2002 год), транснациональные группировки, вовлеченные в торговлю наркотиками, проявляют к Грузии постоянный интерес и рассматривают ее как транспортный коридор.
Другое направление криминального “бизнеса” в государствах Южного Кавказа – это торговля оружием, идущая, по оценкам западных экспертов, преимущественно в направлении с севера на юг – из России на Ближний и Средний Восток. К тому же и сами страны Южного Кавказа традиционно насыщены стрелковым оружием, и все попытки разоружить население оказывались безрезультатными. Зарегистрированы также случаи контрабандной торговли другими видами вооружений. В частности, имели место случаи поступления в Чечню приборов ночного видения и других видов вооружений западных образцов. При этом западные эксперты указывали на арсеналы российских военных баз в Грузии и Армении как на источник контрабандной торговли оружием23.
В западных СМИ приводились также факты контрабанды компонентами ОМУ, имевшие место на линии Турция – Южный Кавказ – Центральная Азия – Средний Восток. И если в 1993 –1995 гг. было зарегистрировано 4 таких случая, то в 1996 – 2001 – уже 7224.
Главной опорой транснациональных преступных группировок остаются самопровозглашенные территории – Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах и, особенно прилегающие к нему оккупированные территории. В сопредельном с Западной Грузией Гальском районе обосновались лица, бежавшие от уголовного преследования из различных областей России. Прокурор Западной Грузии (Самгрело) М.Чкадуа заявил корреспонденту лондонского Института репортажей о войне и мире: российские, абхазские и грузинские криминальные элементы действуют сообща, опустошая мандариновые и ореховые угодья и переправляя продукцию в Россию по пути Ингури – Псоу. Скрывающиеся на территории Абхазии российские уголовники установили “налог” на местных рэкетиров, а ими, в свою очередь руководит “крупный криминальный авторитет” из Москвы25.
Имеются также свидетельства о наличии и распространении с территории Абхазии ядерных материалов, пригодных для изготовления “грязной бомбы”26. Об этом писал и К.Яловиц со ссылкой на “Интерфакс” (29.06.2002), добавляя, что обогащенный уран и другие радиоактивные материалы могли быть проданы террористам в Ирак27. В первые месяцы 2004 года в западных СМИ, со ссылкой на экспертов МАГАТЭ, появились сообщения о том, что один из зарегистрированных случаев пропажи оружейного плутония имел место на территории Абхазии28. Комментируя этот факт, “Washington ProFile” (07.04.2004) писала: “К сожалению, и в настоящее время маргинальные круги в России поддерживают самозванный режим на территории Абхазии, что наносит серьезный вред в перспективе российским интересам”.
Вооруженный конфликт начала 1990-х годов привел к резкому повышению уровня преступности, также и на территории самопровозглашенной Южной Осетии: наличие незаконных вооруженных формирований, терроризм, взятие заложников и другие проявления экстремизма, как с одной, так и с другой стороны. Большинство этих преступлений – торговля оружием, прямо или косвенно связанная с чеченским конфликтом, и трансграничные операции по провозу наркотиков29.
Еще одна “серая зона” – Нагорный Карабах. Война 1992 – 1994 годов унесла жизни более 30 тысяч азербайджанцев и армян, но контроля за тем, что происходит в непризнанной республике не осуществляет ни Азербайджан, настаивающий на восстановлении территориальной целостности, ни, в полном объеме, Армения. Обе стороны разжигают национальные “фобии”, препятствующие достижению конструктивных решений. По оценке лондонского журналиста, неоднократно посещавшего зону конфликта, в Армении и Азербайджане растет новое поколение молодежи “абсолютно изолированное друг от друга и воспринимающее из учебников противоположные националистические версии трагической истории карабахского конфликта”30.
Особенно неясна и непредсказуема ситуация в оккупированных Арменией районах Азербайджана. Ясности нет даже по поводу самих этих районов (по данным азербайджанской стороны, это 20% территории Азербайджана, международные эксперты оценивают как 13,6%). В отличие от Абхазии и Южной Осетии, куда время от времени попадают иностранные миротворческие миссии и журналисты, ряд районов Карабаха и, тем более, окружающих его территорий, закрыт для международного контроля. Так, город Агдам на востоке НКР был недоступен для миссий ОБСЕ вплоть до 2001 года. Недоступными остаются и южные зоны оккупации на границе с Ираном, включая Жебраил (в отношении последнего в Азербайджане звучали обвинения по поводу захоронения в нем Арменией отработанного топлива АЭС)31.
* * *
В начале 2000-х годов политическое руководство сменилось во всех трех государствах Южного Кавказа. Оценивая новые политические перспективы, лондонский “Economist” (27.11.2003) писал: “Уход двух старых лидеров – Алиева и Шеварднадзе оставляют Кавказ на перекрестке, где возможны как триумф, так и трагедия. Что более вероятно?”.
Ответ на этот вопрос становится все более важным и актуальным. “Триумф”, предполагающий в качестве одного из первых и наиболее важных шагов, восстановление территориальной целостности государств Южного Кавказа и урегулирование затяжных этнополитических конфликтов, требует не только политической воли новых лидеров и их способности к компромиссам, но и многосторонних усилий всех заинтересованных сторон, прежде всего, России.
От России зависит решение ключевой проблемы стабильности в регионе Южного Кавказа – нормализация российско-грузинских отношений. Нельзя допустить, чтобы на уровне обыденного сознания грузин, ранее всегда открытых и доброжелательных к России и русским, утвердились негативные стереотипы России, как страны, из-за которой Грузия потеряла Абхазию и Южную Осетию, которая, используя энергетическую зависимость Грузии, произвольно повышает цены на энергоносители и временами открыто угрожает Грузии. Не исключено, что после всего того, что случилось, отношения с Грузией придется выстраивать заново. России же, рано или поздно, придется расплачиваться за “двойные стандарты” своей политики в отношении “самопровозглашенных территорий” на Южном Кавказе усилением ксенофобии и нарастанием сепаратизма своих национальных регионов.
Отношение к проблемам Южного Кавказа еще со времен XIX века было “лакмусовой бумажкой”, измерявшей степень демократизма отдельных слоев российского общества, и сегодня эти проблемы значительно более важны для России, чем это принято считать. По крупному счету, речь идет не только о российских стратегических интересах на Кавказе в их традиционном понимании (что само по себе, несомненно, важно), но и о задачах формирования гражданского общества в самой России. От того, выдержит ли Россия “испытания” Южным Кавказом (а также Украиной и странами Балтии), во многом зависит ее будущее как члена семьи европейских народов. И с этим нельзя не считаться.


* Реализован в 2003 – 2004 гг. ПИР-Центром (Москва) совместно с Центром международной политики и торговли (Джорджия, США). Результаты исследования опубликованы в журнале “Ядерный контроль”, 2004, №4 и использованы при подготовке настоящей статьи.

Комментарии
1. “Ядерный контроль, № 3, май-июнь 2002 года, редакционная статья..
2. Независимая газета, 22.10.2003.
3. Brenda Shaffer. US Policy. – In: The South Caucasus: a Challenge for the EU. “Chaillot papers”, December 2003, p. 53
4. Kenneth Yalovitz and Svante E.Cornell. The Critical but Perilous Caucasus. – “Orbis”, Winter 2004, p. 113
5. www.abkhazeti.ru, 18.01.2004, версия для печати корр.РИА “Новости” в Тбилиси.
6. Ариф Гусейнов. Баку проводит политику тихого внедрения в НАТО. – Независимая газета, 18.07.03
7. Institute for War and Peace Reporting (IWPR), London, 19.06.2005
8. Bruno Coppieters. An Eu Special Representative to a new periphery. – Ibid., p. 159
9. Время новостей, 3.11.2003.
10. См.С.Маркедонов. Узаконенная нелегитимность. Россия пожинает плоды своих ошибок на Большом Кавказе. – Московские новости, №2, 23-29.01.2004.
11. А.Язькова. Выбор “опоры” для Южного Кавказа. – Независимая газета, 28.04.2003.
12. Спорные границы на Кавказе. М. 1996, с.21.
13. A.Rondeli. The Choice of Independent Georgia. – In: The Security of the Caspian Sea Region. Oxford, 2001, p.195-196.

14. Коммерсантъ, 6 сентября 2006 г.
15. Э.Нуриев. Региональная геополитика после событий 11 сентября: Азербайджан и новая обстановка в области безопасности на Южном Кавказе. Connections, т.1, №3, с. 20.
16. A.Yunusov. Azerbaijani security. Problems and Polici-es. – In: The South Caucasus: a challenge for the EU, p. 150
17. Там же.
18. Там же
19. А.Волк. Турция откроет границу. – ГазетаСНГ.Ru. 31.03.2004
20. S.E.Cornell. The growing threat of transnational cri-me. – In: The South Caucasus a Challenge for EU, p.24.
21. Там же
22. S.E.Cornell, op.cit., p.30-31.
23. Там же, р.35-36.
24. Эти данные приводит S.E.Cornell со ссылкой на “New York Times”, 11.09.2001, p.A1
25. www.abkhazeti.ru, 27.01.2004.
26. S.E.Cornell, p. 36
27. Orbis, Winter 2004, p.110.
28. The Times 03.03.2004 (цит. по Abkhazeti.ru 22.03.2004)
29. “Время МН”, 03.07.2003.
30. IWPR, Caucasus Reportring Service # 177. 02.05.2003
31. S.E.Cornell? p. 31.