БЕЗОПАСНОСТЬ ПОГРАНИЧНЫХ ПРОСТРАНСТВ

Реальность и теория Сергей Голунов БЕЗОПАСНОСТЬ ПОГРАНИЧНЫХ ПРОСТРАНСТВ         Понятие «пограничная безопасность» (ПБ) – важный современный концепт, широко используемый исследователями и лицами, принимающими решения (ЛПР). Интерес к термину возрастает в связи с обострением проблем, имеющих трансграничное измерение: региональных конфликтов, нелегальной миграции, деятельности международных террористов и транснациональных преступных группировок. Необходимость обустраивать новые межгосударственные границы также побуждает оперировать понятием «пограничная безопасность» – например, вследствие интенсификации легальных и нелегальных трансграничных потоков товаров, мигрантов, услуг. Часто рост интенсивности таких связей опережает способность государств реагировать на них соответствующим образом.         Задача статьи – попытаться раскрыть содержание пограничной безопасности, исследовать влияние на нее современных пограничных потоков, показать особенности работы государства по укреплению контроля над своими границами и, наконец, оценить роль субъективно-психологического измерения пограничной безопасности. 1         В современной специальной литературе эмпирические разработки в сфере ПБ мало подкреплены теоретическими изысканиями. Это объясняется промежуточным положением предметного поля подобных исследований: оно находится на пересечении исследований безопасности, которые в свою очередь связаны с теорией международных отношений (ТМО), и науки о границах (лимологии). Недостаточная устойчивость проблематики усугубляется размытостью понятийного аппарата. На столь зыбкой основе нелегко построить стройную теорию, хотя практическое значение проблематики ПБ служит важным стимулом для работы в данном направлении.         Трудности возникают уже при определении термина. Чем является пограничная безопасность: целью или процессом, в ходе которого само состояние пограничной безопасности обеспечивается посредством реагирования на вызовы?         Если исходить их первого толкования, то мы вынуждены констатировать: достичь цели можно лишь тогда, когда известны ее четкие и измеримые критерии. Однако те цели, которые ставятся теоретиками и практиками в сфере ПБ, ни четкому определению, ни измерению зачастую не поддаются. Так, эксперты Пограничной службы ФСБ России полагают, что ПБ – это то состояние пограничных отношений, при котором обществу, государству и его гражданам не наносится вреда1. Выявить и измерить точные параметры такого состояния невозможно, и поэтому научная ценность такой версии определения оказывается под вопросом. Более того, оно может легко стать идеологизированным лозунгом, оправдывающим принятие чрезвычайных и дорогостоящих мер – допустим, ради «спасения рубежей Отечества».         Не проще и с другой версией. Если рассматривать обеспечение пограничной безопасности как движение к расплывчатой идеальной цели, то в чем познавательная значимость такого концепта?         Некоторые исследователи сомневаются в целесообразности употребления понятия ПБ2, предлагая использовать вместо него получивший распространение в странах ЕС термин «пограничный менеджмент»3. Такое словосочетание смещает акцент на отсутствие чрезвычайности, постулирует заурядность, обыденность пограничных проблем, необходимость отказа от абсолютизации интересов безопасности при их решении (desecuritisation).         Однако полностью вывести обсуждение пограничных проблем из комплекса вопросов обеспечения безопасности вряд ли возможно. Во-первых, подавляющее большинство вопросов, которые приходится решать на границе, относятся к нетрадиционным аспектам безопасности. Следовательно, ПБ – это, по сути, одна из форм безопасности, пусть и «мягкой» (soft security).         Во-вторых, стремление индивида и группы (нации) в определенной степени отгородиться от внешней среды ради реального или эфемерного ощущения защищенности является важной психологической потребностью, а не только представлением, исскусственно навязываемым обществу элитами и СМИ.         В-третьих, в чистом виде «securitisation» так же непродуктивна в анализе, как и «desecuritisation». Видеть всю пограничную тематику только лишь через призму обороны и безопасности так же ошибочно, как и считать ее целиком не относящейся в этим сферам. Абсолютизация как первого, так и второго подходов мешает принятию конкретных решений, особенно если они должны вырабатываться быстро и учитывать не только физические и материальные реалии, но и субъективно-психологическую сторону ситуации. Американский исследователь П. Лайотта заметил, что «нигилистские концепции “десекьюритизации” постулируют “веру” в то, что… угрозы и вызовы являются немного большим, чем простые социальные конструкции»4. Ссылаться на эти постулаты сегодня – знак хорошего тона, хотя они работают не на практике, а лишь в теории.         Включать пограничные проблемы и процесс принятия решений по ним в контекст обеспечения безопасности уместно, хотя это и не является единственно возможным алгоритмом их анализа. Плодотворность того или иного подхода в конкретных ситуациях будет зависеть от многих условий и обстоятельств объективного и субъективного характера.         Содержание ПБ определяется прежде всего ее территориальными рамками и проблемным наполнением. Вызовы связаны в первую очередь с грубыми нарушениями правил пересечения границ, ввоза товаров и других предметов, животных и растений, а также несоблюдением режима пограничной или карантинной зоны. Часто такие нарушения бывают массовыми и влекут за собой серьезные политические, социальные и экономические последствия. В крайних случаях речь может идти о военной агрессии, нелегальной миграции и наиболее опасных видах контрабанды.         В круг вопросов ПБ уместно ввести некоторые острые социальные проблемы: нестабильность и конфликты в пограничных регионах, наличие в них очагов агрессивного сепаратизма или ирредентизма5. Есть основания отнести к этой же категории проблемы, создаваемые самим пограничным режимом, – помехи трансграничному сообщению, возникновение условий для коррупции и вымогательства на границах.         За рамки контекста безопасности, вероятно, логично выводить вопросы, лишенные подобной остроты, не связанные напрямую с контролем за соблюдением правового режима границы и пограничной зоны. Такие проблемы в самом деле перегружают повестку ПБ и только размывают ее специфику.         Пограничную безопасность можно определить как приемлемое для правящей элиты и общественного мнения соответствующей страны состояние защищенности пределов ее территории от опасных трансграничных потоков и условий, как правило подразумевающих серьезное нарушение территориальной целостности государства и установленного пограничного режима. Такое состояние достигается путем мероприятий, проводимых специальными силами, ответственными за охрану границы и контроль над трансграничными потоками. В данном рабочем определении учитывается как субъективность критериев определения уровня достаточности ПБ, так и целесообразность редукции ее повестки дня к узкому кругу наиболее острых проблем, с которыми в основном имеют дело структуры, специализирующиеся на охране границ. 2         Как ни странно, проблематика ПБ до недавнего времени редко становилась объектом систематического исследования политических географов и международников. Исключением в какой-то мере можно считать политико-географические исследования в русле «теории естественных границ». В ее рамках границы рассматривались как оборонительные рубежи против внешней агрессии. С этой точки зрения ставился вопрос о целесообразности их проведения по крупным естественным препятствиям (горам, пустыням, рекам), а также границам этнического расселения разных групп6. Однако после 1945 г. в связи с закреплением в международном праве принципов нерушимости и неприкосновенности границ и крушением колониальной системы вопрос о проведении «удобных» рубежей в значительной степени утратил свою актуальность.         В рамках функционализма связанные с границами проблемы безопасности рассматривались географами сквозь призму в первую очередь «барьерности», то есть способности границы служить эффективным рубежом против нелегальных и нежелательных трансграничных потоков, или контактности, то есть ее проницаемости для потоков желательных. По мере развития интеграционных процессов в Европе распространение получили«нигилистические» взгляды на границы, носители которых считали барьеры ненужными, мешающими нормальному трансграничному сообщению и развитию приграничных районов. Некоторые экономисты, желая выяснить ущерб от границ для трансграничной экономики, пытались рассчитать «эквивалент дистанции» – расстояние, которую трансграничные потоки могли бы преодолеть за время, затрачиваемое на прохождение пограничного контроля.         В теории международных отношений (ТМО) и исследованиях в области безопасности проблематике межгосударственных границ до недавнего времени уделялось скромное внимание. Это почти в одинаковой степени характерно для основных позитивистских направлений: реализма, транснационализма и неомарксизма. Различные школы рассматривали границы лишь в качестве проекции характеристик сопредельных государств и отношений между ними7. Авторы были убеждены, что в современных условиях рубежи потеряли свое оборонительное значение: они больше не могут быть препятствием для современного оружия8, потока идей и даже многих форм международного общения.9 Возможно, сыграло роль и то обстоятельство, что ТМО развивалась долгое время преимущественно усилиями американских ученых, а в США пограничные проблемы долгое время не считались особенно важными.         Окончание биполярной конфронтации серьезно изменило повестку дня исследований ПБ. Острота военной угрозы в глобальном масштабе снизилась. Набрали оборот процессы глобализации, выразившиеся в резкой интенсификации трансграничного сообщения. Скорость и плотность трансграничных потоков стали мерилом процветания экономики, а их снижение создавало, как считалось, угрозу огромных финансовых и других потерь, вело к обострению социальной ситуации в приграничье и к кризису проходящих через границы транспортных сетей. В 1990-е годы представители таможенной службы США заявляли о том, что тщательная проверка каждого грузовика на наркотики за две недели привела бы к образованию 2000-километровой очереди от Мехико до американо-мексиканской границы10.         Плодами глобализации стали интенсивно пользоваться транснациональные преступные группировки. Их деятельность зачастую гораздо более эффективна, чем усилия противостоящих им национальных и межнациональных правоохранительных структур, скованных многочисленными бюрократическими правилами и во многих случаях недостаточно координирующих свои действия. В большинстве случаев секторы трансграничной преступности децентрализованы: в них оперируют не «спрутообразные» организации, подчиненные одному центру, а кластеры группировок различного калибра, которые могут как сотрудничать, так и конфликтовать друг с другом. Поэтому уничтожение одной, даже крупной, группы не ведет к победе над преступностью во всем секторе. Более того, освободившееся место занимают более конкурентоспособные криминальные структуры.         Вопрос о роли границ оказался в центре внимания политических географов и международников-постмодернистов. Они выдвинули тезис о том, что в условиях глобализации границы теряют значение маркеров территориальных пределов легитимности государств и регуляторов трансграничных потоков. Эти симптомы в зарубежной литературе обозначаются терминами «deterritorisation» и «debordernisation», не вполне пригодными для русского словоупотребления.         Радикальные постмодернисты 1990-х годов утверждали, что границы вообще отмирают, уступая место другим, поточным, формам организации пространства11. Более умеренные – полагали, что речь идет лишь о «перекройке границ». Они допускали, что за периодами падения роли границ должны следовать явления повторного возрастания их роли (reborderisation) в результате ужесточения пограничных режимов или, например, проведения границ в новых местах12.         Слабым местом постмодернистских концепций можно считать их европоцентризм: интеграционные процессы и облегчение пограничного режима в ЕС принимались за общемировые закономерности. Между тем за пределами Евросоюза происходили обратные процессы, сопровождавшиеся усилением роли национального государства и его границ.13         В ХХI в. приоритеты обеспечения пограничной безопасности изменились. Значение ее военной составляющей для многих благополучных стран уменьшилось, хотя в государствах «третьего мира», особенно участвовавших в пограничных конфликтах, оно по-прежнему велико. При этом границы почти неспособны быть ограничителем информационных потоков (Интернет, спутниковая связь), даже если последние объективно представляют угрозу национальной безопасности.         Важнейшее место в повестке дня ПБ занимают проблемы транснациональной преступности и незаконной миграции. Несмотря на применение более совершенных технических средств пограничного контроля, достижения сил правопорядка остаются скромными. Это объясняется не только возрастающим профессионализмом нарушителей закона, но и интенсивностью проходящих через границы потоков. Ради избежания задержек сообщения пограничники и таможенники вынуждены проверять основную часть (в западных странах – более 90%) людей и грузов менее тщательно, чем это требуется для полноценного контроля . Вероятность задержания наркотиков и других видов контрабанды на границах с интенсивным трансграничным потоком минимальна. Вот почему контрабандисты предпочитают ввозить нелегальные товары, особенно крупные партии, не в обход пунктов пропуска (что увеличивает время и расходы и грозит практически неминуемым арестом при обнаружении), а через них.         С точки зрения пограничной политики остро стоит дилемма между приоритетами обеспечения безопасности и созданием благоприятных условий для трансграничного сообщения. С одной стороны, эффективность контроля и выявления наркотиков, оружия, террористов и жертв торговли людьми можно повысить за счет тщательного и продолжительного досмотра людей и грузов. С другой – подобные меры ведут к снижению доходов от туризма, международной торговли, использования дешевой рабочей силы.         Особую роль играет этический аспект проблемы: среди пересекающих государственные границы людей доля опасных преступников составляет менее 1%, административных нарушителей – считанные проценты. Если пойти на резкое ужесточение пограничного режима, то жертвами таких мер станут большинство ни в чем не повинных путешественников.         Тезис о том, что граница должна быть проницаемой для законопослушных людей и непроницаемой для нарушителей, банален. Он провозглашен пограничными службами разных государств – от России и США до Непала. В конкретных ситуациях все происходит наоборот: от ограничений страдают законопослушные люди, а убежденные нарушители прекрасно пользуются изъянами систем пограничного и таможенного контроля.         Возможно, это противоречие в перспективе удастся отчасти разрешить за счет использования на границе новейших технических средств. Набор таких средств постоянно пополняется: в настоящее время он включает в себя беспилотные летательные аппараты, системы спутникового наблюдения, инфракрасные и сейсмические датчики, тепловые сенсоры, сканирующие устройства, газоанализаторы. Эти технологии обеспечивают эффективный контроль над трансграничными потоками даже в условиях террористической угрозы и позволяют сохранить высокую пропускную способность границы. На внедрение подобных средств сделана ставка в странах ЕС. Аналогичная тенденция заметна и в США, где после терактов 2001 г. для охраны рубежей с соседними странами была разработана концепция «интеллектуальной границы» (smart border).         Но технические устройства не панацея. Американо-мексиканская граница насыщена подобными устройствами с 1970-х годов, но остается одной из самых криминализированных в мире. Во избежание паралича трансграничного сообщения приходится, как и ранее, прибегать к проверке небольшой части потоков на основе или произвольного выбора, или подозрений.         При этом часть контрабандистов использует изощренные приемы сокрытия нелегального груза, что еще больше осложняет задачу правоохранительным органам, даже оснащенным современным оборудованием. Теоретически ситуацию может исправить появление принципиально новых устройств с гораздо большими эффективностью и быстродействием. Но это – дело неблизкого будущего. 3         На фоне интенсификации трансграничных потоков усиление пограничного контроля создает проблему развивающегося по спирали противостояния между контролирующими границу государственными структурами и нарушителями. Такое противостояние начинается с усиления государством мер пограничного и таможенного контроля в ответ на активность наркоторговцев, других контрабандистов и нелегальных мигрантов. Эти меры способны отпугнуть часть потенциальных нарушителей, но другой части удается приспособиться к новым условиям. Преступники даже получают дополнительные стимулы для своей деятельности: государство «освобождает» поле от конкурентов. Кроме того, ввиду повышенного риска возрастает стоимость переброса контрабанды. Прибыль, вырученная от продажи наркотиков (превышающая 1000%), других предметов контрабанды или поставок нелегальной рабочей силы, перекрывает, в глазах нарушителей закона, риск или дополнительные затраты на преодоление пограничного контроля.         Контрабандисты, подобно пограничникам, применяют современные технические достижения – мобильную связь, транспортные средства, приборы ночного видения, размещенные в Интернет видеоснимки местности в режиме реального времени. Однако гораздо большее значение имеют для них выявление и использование уязвимостей в пограничном контроле.         Ставка делается на помощь местных жителей, проведение «экспериментов» по определению слабостей пограничного режима. Особая роль отводится коррупционным связям, которые трудно отследить, ибо от коррумпированного представителя власти в критический момент нередко требуются лишь бездействие или недостаточно активные действия по обнаружению запрещенных грузов. Опыт американо-мексиканской границы показывает, что контрабандистов и нелегальных мигрантов не останавливают технические новшества и трехметровые заборы усложненной конструкции14. Нарушители преодолевают препятствия за счет быстроты или скрытности – перелезая заборы, перелетая через них или вырывая под ними тоннели. В более уязвимых местах (вдали от населенных пунктов) часть нелегальных потоков переориентировалась на каналы, проходящие через пункты пропуска.         Противостояние между ответственными за охрану государственными структурами и нарушителями ведет к парадоксальной ситуации, которую отметил американский политолог П. Андреас. В то время как пограничный контроль силен как никогда, его эффективность низка, он выступает скорее «мифом, чем реальностью, политическим конструктом, обеспечивающим видимость контроля». Слабость государства стала еще более очевидной, чем ранее15.         С 1970-х годов до настоящего времени расходы на пограничную безопасность в Соединенных Штатах увеличились в десятки раз16. Однако количественные показатели фиксируемых нарушений остаются примерно на том же самом уровне (1 млн. задержаний в год), как в 1950-х годах, когда граница была фактически открытой. Эффективность вложений в пограничный контроль не пропорциональна получаемым результатам.         Сложившаяся ситуация оказывается тем не менее на руку силовым структурам. Во-первых, вместе с ростом интенсивности нелегальных трансграничных потоков увеличиваются количественные показатели задержаний, что позволяет пограничникам и таможенникам говорить об успешности своей работы. Во-вторых, у пограничных служб возникают основания претендовать на дополнительные полномочия и увеличение финансирования. Ситуация нарочито драматизируется чиновниками, политиками и журналистами посредством некорректной интерпретации статистических данных и необоснованных «авторитетных экспертных оценок»17. Обеспечение ПБ преподносится как универсальное средство решения любых проблем безопасности, в том числе социальных – таких, как, например, снижение потребления наркотиков (на границе в самом деле задерживается только ничтожная их часть).         Охраняющие границу службы и трансграничные преступники, находясь в конфронтации, оказываются вместе с тем в сложной и двусмысленной взаимозависимости. Нарушители закона извлекают прибыль из закрытости границы, а государственные структуры разрастаются и получают дополнительную помощь в силу роста числа нарушений18. Эскалация этой связи идет по спирали, но перелома в пользу правоохранительных органов не происходит.         При этом нелегальные мигранты – например совершающие не очень тяжелые правонарушения с целью заработать себе на существование – подвергаются смертельной опасности, пытаясь преодолеть возводимые на их пути преграды. Многие из них гибнут при нелегальном переходе границы от жажды в пустынях, замерзают, тонут в пограничных водоемах, задыхаются от нехватки воздуха в контейнерах-тайниках, становятся жертвами преступных группировок и даже представителей сил правопорядка.         Серьезные проблемы создает и происходящая на некоторых границах (например американо-мексиканской) милитаризация их охраны, выражающаяся в использовании армейских подразделений, стратегии, тактики и оборудования19. Военные чаще, чем пограничники и полицейские, предпочитают разрешать спорные ситуации с участием мелких нарушителей при помощи оружия, что приводит к неоправданным жертвам. Во многом поэтому, в соответствии со стандартами ЕС, пограничная охрана государств – членов Евросоюза и стран-кандидатов должна быть главным образом полицейской, а не военной. Проблема формирования эффективной пограничной политики с учетом этих критериев рассматривается в ряде недавних исследований20.         В начале 2000-х годов в ответ на угрозу терроризма последовал новый раунд мероприятий по ужесточению пограничного контроля на базе внедрения современных средств наблюдения, идентификации и анализа информации. Укрепление границ стало одним из основных мероприятий по противодействию этой угрозе. К ней прибегли США, Россия и государства ЕС.         Реальная роль террористической опасности в этом контексте не совсем ясна и варьировала в каждом конкретном случае. Поток террористов через границы в среднем составляет мизерную долю трансграничных потоков. При этом руководители и непосредственные исполнители терактов часто не приезжают из-за границы, а постоянно проживают в странах, которые избираются мишенями террора. Следовательно, ужесточение пограничного контроля в качестве ответной меры противодействия терроризму не во всех случаях бывает оправданным и эффективным. Но и этот аргумент легко оспорить: проникновение в страну даже нескольких пришлых террористов может вызвать непрогнозируемую активизацию действий террористов доморощенных.         Выбор оптимального варианта противодействия терроризму основывается на анализе закрытой информации, что затрудняет адекватную оценку гражданскими экспертами эффективности мер властей. Видимо, по этой причине фундаментальные исследования о влиянии террористической опасности на пограничную политику практически отсутствуют.21         В последние годы импульс к развитию получила новая субдисциплинарная область – «исследования в сфере средств слежения» (surveillance studies). В центре ее внимания находятся сбор и анализ персональной информации22. В более широком смысле в рамках этого направления прорабатывается возможность создания «внетерриториальной» или даже «транстерриториальной» системы безопасности. Такая система будет нацелена на установление контроля над всем маршрутом трансграничных потоков, обобщение всей доступной информации о путешественниках и мигрантах.         Другим потенциально продуктивным веянием может стать анализ ПБ с антропологической точки зрения. Речь идет об исследованиях «телесного поведения» (body experience). В их фокусе находится обезличенный индивид, который на стадии перехода из одного государства в другое должен совершать определенные действия (ритуалы), необходимые для того, чтобы получить разрешение на такой переход. Таким образом, моделируются поведенческие алгоритмы и строятся варианты противодействий тем из них, которые могут представлять опасность.         Не исключено, что потенциальные нарушители сумеют приспособиться к новым условиям ужесточения пограничного контроля, что вытолкнет ситуацию на очередной виток спирали эскалации. Этот порочный круг теоретически может быть разорван в результате снижения экономических и социальных стимулов к пересечению границы. Но мероприятия по управлению такими стимулами не относятся к сфере ПБ, а их осуществление требует точных расчетов на длительную перспективу. 4         Помимо объективного, рассматриваемая проблема имеет и субъективно-психологическое измерение. Оно отражает как увеличение значения информации, так и защитную реакцию коллективного сознания на негативные последствия ее избытка. Такое измерение проявляется в самых различных аспектах:         – восприятии (зачастую – массовом и иррациональном) границ и ПБ как барьера против вредных влияний «агрессивной чужеродной среды»;         – апелляции к общественному мнению со стороны властных структур в процессе принятия решений;         – поддержании государством имиджа своей эффективности на границах;         – влиянии демонстрации силы на границе на поведение потенциальных нарушителей;         – распространении стереотипов и искаженных восприятий проблем ПБ;         – идентификации потенциально опасных проблем и объектов в процессе охраны границ.         Психологическое измерение проблемы часто недооценивается политологами и политиками-практиками. Еще в конце 1960-х годов норвежский антрополог Ф. Барт и его последователи поставили вопрос о роли различного рода «виртуальных» границ как феномена, присущего коллективному сознанию. Для данного явления характерно стремление отгородиться от «чужих» и почувствовать себя в безопасности, если внешняя среда воспринимается как потенциально агрессивная23.         В начале 1990-х эта идея была перенесена в географическую лимологию, где она получила развитие в трудах финского географа А. Пааси24 и ряда других исследователей25. Сходным образом оценивают роль границ в ряде конфликтологических исследований последних лет. Их авторы подчеркивают, что при разрешении международных конфликтов с выраженным этнополитическим изменением (например на Кипре) рискованно пытаться разрушить жесткую границу между конфликтующими общностями, ибо это может быть воспринято сторонами как угроза безопасности. Более разумным вариантом в таких ситуациях бывает дозируемое трансграничное общение26.         Аналогичные соображения, хотя и в другом контексте, высказывал в своей работе французский политолог Д. Биго. По его мнению, ослабление роли границ в современном мире может привести к их «компенсации», то есть к становлению более жестких незримых барьеров между различными этническими, расовыми и другими группами. Это осложнит межэтнические отношения27.         Психологическая потребность отгородиться от «враждебной внешней среды» и хотя бы условно ощутить себя в безопасности способна проявляться в кризисных ситуациях (теракты 11 сентября). Общественное мнение может продиктовать власти решение закрыть границы, даже если реальная эффективность подобного шага неочевидна. Именно таков был политико-психологический мотив решения Вашингтона сразу после упомянутых терактов резко ужесточить режим пересечения … американо-канадской границы. Вряд ли это позволило взять ее под полноценный контроль и уменьшить возможность проникновения через нее нежелательных людей. Но, в сочетании с другими, эти меры позволили отчасти успокоить общественное мнение США.         Не исключено, что и в России не вполне достаточное, с логической точки зрения, основание (крупный теракт) может стать поводом к серьезному изменению пограничной политики под влиянием общественного резонанса. Поскольку чрезвычайные меры в подобных случаях предпринимаются в комплексе, не всегда просто определить, какие из них в действительности могут быть эффективными. Террористы или наркоторговцы могут сосредоточиться на поиске уязвимостей в системе пограничной безопасности или заняться построением альтернативных схем с использованием других каналов проникновения в страну.         Рассматривая субъективный аспект взаимосвязи системы ПБ и нарушителей, следует учитывать, что такая система, даже будучи уязвимой, самим фактом своего существования отпугивает значительную часть потенциальных нарушителей, считающих для себя неприемлемым риск, сопряженный с необходимостью ее преодоления. В более широком контексте речь идет о поддержании «имиджа эффективного государства», которое в глазах законопослушных граждан способно обеспечить их защиту, а в глазах нарушителей закона – прибегнуть к карам и репрессиям28.         Роль субъективных факторов велика не только для осмысления значимости ПБ как таковой, но и для определения содержания мер по ее обеспечению. Следует внимательно учитывать субъективные предпочтения лиц, принимающих решения (ЛПР), СМИ и общественного мнения.         В первую очередь, речь идет о негативных последствиях абсолютизации такого явления, как безопасность, или «секьюритизация» (securitisation). В этом случае исследователи придают чрезвычайный характер тем вопросам регулирования положения в пограничных зонах, которые могут быть решены в рабочем порядке без экстренных мер и выделения дополнительных ресурсов, в частности силовых.         Спорным представляется квалификация нелегальной миграции как вызова пограничной безопасности Российской Федерации. То же относится и к заселению мигрантами приграничных районов. Подавляющее большинство мигрантов въезжают в Россию легально, и ни в одном приграничном регионе России (кроме Астраханской области) доля титульной для сопредельной страны этнической группы в местном населении не превышает 6 процентов.         Искажением можно считать явление «барьеризации» (bordernisation) проблем безопасности – стремление местных властей решать все вопросы пограничных территорий, как если бы они имели прямое отношение к потенциалу возникновения внешних угроз для местной ситуации. Это явление типично для восприятия проблем неконтролируемой миграции и наркоторговли в пограничных регионах России.         Подобные негативные тенденции отягощают положение в пограничных районах. Но отечественный и зарубежный опыт свидетельствует, что чрезвычайные меры мало эффективны против них. Эффективность границ как «фильтра» против наркотрафика не только в России, но и в подавляющем большинстве других стран мира ничтожно мала29.         Субъективный фактор играет заметную роль в определении режима применения мер контроля над трансграничными потоками. Пограничные и таможенные службы интуитивно стремятся выявлять потенциально подозрительных (по внешним признакам и поведению) людей. Со своей стороны, контрабандисты и нарушители пытаются создать о себе благоприятное психологическое впечатление. Для перевоза наркотиков и запрещенных товаров используются люди, относимые к «не вызывающим подозрения» категориям: инвалиды, дети, священники. Разыгрывается свого рода сложная партия. Однако анализ ее неписаных правил заслуживает специального исследования. * * *         В условиях глобализации содержание пограничной безопасности включает в себя важнейшие проблемы безопасности «мягкой»: борьбу с трансграничной преступностью, нелегальной миграцией и терроризмом. При всей важности охраны границ самой по себе, на тех рубежах, через которые проходят наиболее интенсивные потоки, практически ни одна из этих проблем не может быть эффективно решена. Системы охраны таких границ, как правило, способны перехватывать лишь небольшую часть нелегальных потоков.         Однако роль ПБ нельзя оценить при помощи формальных количественных критериев. В ней есть много неизмеримых аспектов, связанных с имиджем власти и государства. Демонстрация реальной или мнимой способности контролировать свои границы должна успокаивать население – прежде всего ту его часть, которая ощущает исходящую со стороны внешней среды опасность. Вместе с тем необходимо и устрашение потенциальных нарушителей, многие из которых могут воздержаться от противоправных трансграничных операций.         Необходимо очертить круг проблем, с которыми реально и систематически имеют дело структуры, несущие ответственность за ПБ. Это позволит сократить чрезмерно пространный перечень трансграничных вызовов, который содержится в официальных документах и многих научных работах.         Исследователям и практикам стоит более вдумчиво учитывать побочные результаты силовых мер по укреплению ПБ и отдаленные последствия их применения, включая возникновение стереотипов, потенциально разрушительных для общественной стабильности. Наконец, важно выявить альтернативные подходы к регулированию трансграничных потоков и к разработке мер социально-экономического характера, которые способны уменьшить стимулы трансграничных нарушений. Примечания       1Гришин М.Л., Губченко В.Н., Дмитриев В.А. и др. Проблемы пограничной политики государства и пути их решения. М.: Изд. группа « БДЦ – пресс «, 2001. С.8.       2См., например: Макарычев А. Безопасность: трудности перевода? // Евразийский дом. Информационно-аналитический портал (http:// www.eurasianhome.org/xml/t/expert.xml?lang=ru&nic=expert&pid=768).       3Точка зрения о целесообразности употребления понятия «пограничный менеджмент» вместо термина «пограничная безопасность» была, в частности, высказана автору британским исследователем Мартином Праттом в ходе конференции «Border Management in an Insecure World» (Дарем, апрель 2006).       4Liotta P.H. Through the Looking Glass: Creeping Vulnerabilities and the Reordering of Security // Security Dialogue. 2005. Vol. 36. N 1. Р. 69.       5Ирредентизм (от итал. irredento – неосвобожденный, находящийся под чужим владычеством) -политическое и общественное движение за присоединение к национальному государству этнических земель его народа. Прим.ред.       6Анализ данных концепций содержится в работе: Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география. М.: Аспект Пресс, 2001. С. 302-313; См., например: Brоker J. How Do International Trade Barriers Affect Interregional Trade? – Regional and Industrial Theories/ ed. by A.E. Andersson, W. Isard, T. Puu. North-Holland: Elsevier Science Publishers, 1984. P 219-239.       7Aron R. Paix et guerre entre des nations. P.: Calmann-Levy. 1984. P. 290.       8Herz J. Rise and Demise of the Territorial State // World Politics. 1957. Vol. 9. N 4. P. 482; Aron R. Op. cit. P. 290, 392.       9Keohane R.O., Nye J.S. Transgovernmental Relations and International Organization // World Politics, 1974. Vol. 27. N 1. P. 56.       10См: Andreas P.R. Sovereigns and Smugglers: Enforcing the U.S. – Mexico Border in the Age of Globalization / A Dissertation Presented to the Faculty of the Graduate School of Cornell University In Partial Fulfillment of the Requirements for the Degree of Doctor of Philosophy. S.l., 1999. P. 148.       11См., например: Lash S., Urry J. Economies of signs and space. London: Sage, 1994. P. 28.       12Albert M. On Boundaries, Territory and Postmodernity: an International Relations Perspective // Geopolitics, 1998. Vol. 3. N 1. P. 62.       13Paasi A. Boundaries as Social Processes: Territoriality in the World of Flows // Geopolitics. 1998. Vol. 3. N 1. P. 69 – 88.       14Роль пограничных стен была исследована в работе: Donaldson J. Fencing the Line: Analysis of the Recent Rise in Security Measures along Disputed and Undisputed Boundaries // Global Surveillance and Policing. Borders, Security, Identity/ ed. by Elia Zureik and Mark B. Salter. Portland: Willan Publishing, 2005. P. 173-193. Автор приходит к выводу о том, что использование заградительных стен (заборов) на границе не создает эффективной преграды для контрабандистов.       15Andreas P.R. Op. cit. P. 29, 31, 55.       16Например, финансирование одного лишь пограничного патруля возросло с 78,1 млн. долл. в 1978 г. до 1,4 млрд. долл. в 2007 году.       17В России практически ничем не обоснованные «экспертные оценки» широко используются при попытках определить опасность проблем наркоторговли или нелегальной миграции, а также в рамках концептуального обоснования политики. Критический анализ подобных оценок проделан в: Голунов С.В. Наркоторговля – вызов безопасности // Стратегия России. 2007. № 3; Он же. Этническая миграция в Российскую Федерацию: проблема пограничной безопасности? // Свободная мысль, 2007, № 5.       18Andreas P.R. Op. cit. P. 4 – 5.       19Данной проблеме специально посвящена работа: Dunn T. J. Op. Cit.       20См., например: Hills A. Border Security in the Balkans: Europe’s Gatekeepers. Oxford, N.Y: Oxford University Press, 2004.       21См.: Ackleson J. Directions in border security research // The Social Science Journal. 2003. Vol. 40. Issue 4. P. 579-580; Stoddard E.R. U.S. – Mexico Borderlands Studies: Multidisciplinary Perspectives and Concepts. El Paso: The Promontory, 2002. P. 131.       22Примером интенсивного развития дисциплины в период после терактов 11 сентября 2001 г. стало создание в Великобритании журнала «Surveillance and Society» (http://www.surveillance-and-society.org/journal.htm), начавшем выходить с конца 2002 года. В 2006 г. на его основе была учреждена исследовательская группа «Surveillance Studies Network».       23См.: Barth F. Introduction // Ethnic Groups and Boundaries. The Social Organization of Culture Difference/ ed. by F. Barth. Boston: Little, Brown and Company, 1969. P. 9–38.       24Paasi A. Constructing Territories, Boundaries and Regional Identities // Contested Territory. Border Disputes at the Edge of the Former Soviet Empire / ed. by Thomas Forsberg. Aldershot: Edward Elgar Publishing Limited, 1995. P. 43.       25См., например: Van Houtum H. Op. cit. P. 62-65; Schack M. Regional Identity in Border Regions: The Difference Borders Make // Journal of Borderlands Studies. 1991. Vol. 16, № 2. Р. 100.       26Diez T. Borders From Maintaining Order to Subversion // New Frontiers of Europe: Opportunities and Challenges (Новые границы Европы: возможности и вызовы) / под ред. И.М. Бусыгиной. М.: МГИМО (У) МИД России, 2003. P. 131-134; Henrikson A.K. Facing Across Borders: The Diplomacy of Bon Voisinage // International Political Science Review. 2000. Vol. 21. N 2. P. 128-129; Hocknell P.R. Boundaries of Cooperation. Cyprus, de Facto Partition and the Delimitation of Transboundary Resource Management. Hague: Kluwer Law International, 2001. P. 59-63.       27Bigo D. Security, Borders, and the State // Borders and Border Regions in Europe and North America/ ed. by Paul Ganster, Alan Swedler, James Scott, Wolf-Dieter Eberwein. San Diego: San Diego University Press, 1997. P. 81-104.       28См.: Donnan Н., Wilson T. Borders: Frontiers of Identity, Nation and State. Oxford, N.Y.: Berg, 1999.       29По нашим подсчетам, на границах РФ задерживается лишь около 1% от годовой потребности российского героинового рынка. Подробнее см.: Голунов С.В. Наркоторговля – вызов безопасности // Стратегия России. 2007. № 3. HTML-верстка Н. И. Нешева