Бывший советский разведчик Виктор СУВОРОВ II ч.
№ 36 (384), 04 сентября 2012
За голову Василия ЧАПАЕВА, живого или мертвого, Антанта давала 25 тысяч золотом, а советское правительство — 15 тысяч. Деньги эти заплатили...
В гостях у сказки
Самый сильный
Черным по белому
Анастасия ВОЛОЧКОВА: «Дмитрий не только умница и талант, но еще и красивый, интересный, благородный мужчина, и, мне кажется, какая-то искорка между нами все-таки проскочила»
Что наша жизнь? Игра...
Президент Национального олимпийского комитета Сергей БУБКА: «Выступление нашей сборной можно назвать успешным, а ошибки судей всегда были и будут — искать в них какого-то неспортивного подтекста не стоит»
Шутить изволите?
Без разницы
Удивительное — рядом
Снова в Украине знахарка ВИТА
Будьте здоровы!
Шилентин
С чего начинается родина?
Бывший советский разведчик, бежавший в Великобританию и ставший всемирно известным писателем, Виктор СУВОРОВ: «В Москве Сталин с Риббентропом шампанское пили, на брудершафт поддавали, и, вернувшись в Берлин, Риббентроп признался, что чувствовал себя в Кремле, как среди старых партийных товарищей»
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
Часть II
Дмитрий ГОРДОН
«Бульвар Гордона»
(Продолжение. Начало в № 35)
«ЕЩЕ НЕ ЗНАЯ О ГИТЛЕРЕ, ЛЕНИН НАПИСАЛ, ЧТО ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК ПОЯВИТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНО»
— Мне приходилось слышать, что до войны Гитлер и Сталин встречались и якобы их даже где-то вместе готовили...
— Ну, насчет «вместе готовили» не знаю, но мне попадались упоминания о встрече, и не одной, которые, правда, я подтвердить не могу. Есть, в частности, свидетельства, что летом 31-го, за пару лет до того, как Гитлер пришел к власти, они виделись на Черном море...
— Загорали?
— Нет, откуда-то из Поти вышел катер с товарищем Сталиным, прямо в море с яхтой из Болгарии пересекся, и оттуда на борт советского судна с тремя сопровождающими перешел Гитлер. Их беседа длилась около четырех часов, и Иосиф Виссарионович сразу сообразил: это тот, кто нужен, но вообще-то, Ленин понял это еще в 1920 году. Еще не зная о Гитлере, он написал, что такой человек появится обязательно, — разжевать?
— Да, если не трудно...
— Представь, идет Первая мировая война — жуткая, совершенно тупая мясорубка, бессмысленная в том отношении, что траншеи от моря до моря: на востоке от Балтики до Черного моря, на Западе — от Северного моря до французско-швейцарской границы, ну, и там все по Ремарку — «на Западном фронте без перемен».
Кстати, сам себя перебивая... В центре этих событий — военно-политический блок Германии и Австро-Венгрии. На стороне Тройственного союза, в который эти страны входили, и воевали два человека — Эрих Мария Ремарк и Ярослав Гашек, и оба в своих романах — «На Западном фронте без перемен» и «Похождения бравого солдата Швейка» — описали, по сути, одну и ту же войну, но насколько по-разному!
— Так бывает...
— Ну и вот Первая мировая — глупая бойня, четыре года люди в грязи, в крови, уничтожают друг друга безо всякого смысла. Заканчивается эта война, и Германия завершает ее, вообще-то, на территории Украины и Франции, Бельгии — то есть она рухнула, противника на своей земле не имея. После этого победители собираются и говорят побежденным: на тебя, Германия, будут наложены такие-то репарации.
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
(Их сумма сначала 269 миллиардов золотых
марок составила — эквивалент 100 тысяч тонн золота, а затем была сокращена до 132 миллиардов: в обеспечение репараций из страны вывозилось все, что представляло ценность. - Д. Г.). Я привожу эти совершенно дикие списки: флот отдай и речной, и морской, паровозы, уголь, металл... В стране сумасшедшая инфляция начинается, дело к распаду государства идет, и Ленин в 20-м году пишет...
— ...великий Ленин?..
— Он для меня не великий, но здесь как раз величие его проявилось, высветилось. Итак, Ленин утверждает, что условия Версальского договора настолько для Германии несправедливы и унизительны, что (цитирую) «...порядок, который держится Версальским миром, держится на вулкане, так как те 7/10 населения всей земли, которые порабощены, только и ждут не дождутся, чтобы нашелся кто-нибудь, кто поднял бы борьбу, чтобы начали колебаться эти государства». Я пишу, что товарищ Ленин ошибся только в одном: этот «кто-то» уже нашелся и под номером 007 в Немецкую рабочую партию записался.
— За Гитлером, по-твоему, кто-то стоял, кто-то готовил его к роли фюрера изначально?
— Я не берусь на этот вопрос отвечать.
— Он что же — самоучка, который сам по себе появился?
— А почему бы и нет? — в переломные моменты истории некий самоучка всегда появляется. Взять хотя бы Французскую революцию — на площади la Concorde матушка-гильотина головы рубит... Ой, Господи! — я гильотину видел в Швейцарии, в женевском музее, потому что швецы тоже резали головы, и вот чего я не знал: оказывается, во время Второй мировой войны...
— ...ее из музея изъяли...
— Нет, немцы использовали эту штуковину в берлинской тюрьме Плетцензее (я в ней был), и когда подходили союзники, они ее уничтожили.
Карикатура британца Шефарда на Сталина. «Честный Иосиф. Если бы я только решился...», май 1941 года. «Не надо семь пядей во лбу иметь, чтобы сообразить: Сталин готовил нападение...»
— Пуль не хватало, газ экономили...
— Да-да! Оказывается, мужчин-заговорщиков и шпионов, которые работали на врага, Гитлер приказал вешать, а женщинам головы отрезать — так, участниц «Красной капеллы» обезглавили гильотиной.
— Слушая это все, снова и снова я убеждаюсь (хотя и раньше понимал прекрасно), что правдивой истории нет, вся историческая наука насквозь лжива и учебники разных стран просто нет смысла читать...
— Действительно, это бессмысленно.
«ГОВОРЯ: МЫ ДУРНЫЕ, Я БЫЛ ЧЕСТЕН, НО И КОГДА ПИСАЛ, КАКИЕ МЫ УМНЫЕ, ТОЖЕ НИЧЕГО НЕ ИСКАЗИЛ»
— Правды мы никогда не узнаем?
— Мы можем к ней лишь приближаться, стараясь понять, что же есть правда, и я возвращаюсь к примеру, который уже приводил: Эрих Мария Ремарк и Ярослав Гашек — два человека, которые на одной войне воевали, на одной стороне...
— ...то есть правда где-то посредине?
— Нет, не так: она всегда на противоположных, полярных концах, и вот еще пример. Я тоже думал, что правда посередине, и судьба сыграла со мной злую шутку. Свою первую книгу «Рассказы освободителя» (в России она называется почему-то «Освободитель») я писал, перебежав к англичанам. Наверное, защитный рефлекс срабатывает: я тебя, Советская Армия, ненавижу и пишу, какие глупые у нас генералы, какие дурные порядки...
Здесь эти рассказы стали бестселлером, но пока их переводили, печатали, — а процесс это долгий — я другую пишу книгу, которая никогда по-русски не была издана. Вообще-то, я ее назвал «Советская Армия, проблемы и решения», но это перевели как «Inside the Soviet Army» — «В Советской Армии», так вот, там я утверждаю, что мы самые умные и танки у нас лучшие в мире, всем ставлю в пример наши правильные порядки.
Эксперты здесь между тем только радикальных взглядов придерживаются: или русские страшно дурные, или, наоборот, страшно умные, но и те, и другие меня полюбили сразу, потому что одна книга потрафила всем, кто уверен: русские дураки (они были в восторге), а вторая удовлетворила тех, кто считает русских невероятно умными и убежден: они представляют для Англии колоссальную опасность, а их хорошо оснащенные танковые армии стоят на нашей границе и вот-вот ее перейдут...
Дмитрий Гордон — Виктору Суворову: «Правды мы никогда не узнаем?». — «Мы можем к ней лишь приближаться, стараясь понять, что же есть правда»
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
— Увеличьте, короче, военный бюджет...
— Во-во, дайте денег! — поэтому любят меня и те, и другие. Читаю лекцию для одних, где рассказываю, какие мы умные, а для других — какие дурные, так что хорошо в такой ситуации оказаться, но однажды мне вопрос задали: «Эй, вьюнош, это ты написал?». — «Да». — «И это тоже?». — «Ага». — «И как это состыковать?» — с ехидцей меня спросили. Я так прикинул: «И вправду, Господи!»...
— А стыковать не надо...
— На самом деле, вопрос меня озадачил — я никогда об этом не думал. Дело в том, что, говоря: мы дурные, я был честен, но и когда писал, какие мы умные, тоже ничего не исказил. Ночи напролет я, короче, не сплю, до слез исстрадался: Господи, я не врал, но как это доказать? — и долго так мучился, пока не попал...
— ...в беду?
— Нет — во Флориду, а там ферма есть с крокодилами. Вот кто-то кур разводит, кто-то фазанов, а эти ребята — пресмыкающихся.
— Я бывал на такой в Таиланде...
— Эта ферма, кстати, в одном из фильмов о Джеймсе Бонде показана — может, помнишь? Агента 007 должны были там зубастым тварям скормить, но он же великий британец, поэтому прямо по спинам лежащих крокодилов — раз! — пробежал и был таков, и вот, глядя на эту живность, я понял, что, оказывается, абсолютно прав.
Там разные трюки показывают: берут, например, металлический прут и крокодилу в разинутую пасть вставляют. Он р-р-р! — и сжимает железку, а потом пасть закрыл, отец девочки руками морду ему сдавил и подзывает дочку: «Ну-ка, давай!» — и девочка-негритяночка лет восьми-девяти легко удерживает вот так (сжимает губы) закрытую пасть огромного зверя.
У того челюсти достаточно мощны, чтобы металлический прут вдвое — р-р-р! — согнуть, но нет сил, чтобы разжать зубы, если девочка его держит, — все рассчитано так, чтобы открыть пасть, когда никто ему не мешает.
Или другая ситуация. Вот был ты на ферме и убедился: рептилия четыре часа может лежать бревном и не моргнет даже глазами, а я того же опишу крокодила, когда он: а-а-а! — нападает, то есть и ты прав, и я, и, это увидев, я вдруг сообразил, что правда о России, о нас, русских людях, и всех, кто нашу страну населяет: о татарах, украинцах, евреях — не посередине, а на двух противоположных концах одновременно. Ну, например: Россия — богатая страна? Экстремально богатая!
— Бедная?
— Экстремально бедная! Русские — умные люди? Да, Господи! — мы как сядем играть в шахматы, кто с нами сравнится?
— Или если в космос кого-то запустим...
— Да — хоть собаку, хоть женщину на орбиту отправим первыми, и в то же время...
— ...дураки беспросветные...
— Правильно, и я, читая лекции по истории, делаю вывод: «Ребята, кто-то из вас считает, что русские очень умные, другие — что очень дурные... Правы и те, и эти — одновременно, только когда вы рассказываете о России, нужно слово «экстремально» всегда добавлять, то есть страна эта экстремально богатая и экстремально бедная, в ней люди живут экстремально умные и экстремально дурные.
Пример из военной истории. Зима 39-40-го годов, Советский Союз воюет в Финляндии, и я говорю: «Если вы, сэр, желаете написать книгу о том, что русские не способны воевать зимой, пишите — будет бестселлер. Сэр, а вы желаете написать книгу о том, что русские умеют зимой воевать? Тогда следующий, 1941 год, описывайте — битву за Москву. Немцы объясняют: «Почему мы проиграли? Да потому, что морозы стояли, а у русских маскировочные халаты, лыжи, тактика»...
— ...сибиряки, к холодам привычные...
— Да, в тулупчиках да шапочках подоспели, и все у них было: сало, водка — поэтому солдаты вермахта не могли с ними тягаться, а ведь это следующий после проигранной финской кампании год, то есть налицо переход из одного экстремального положения в другое.
Или, допустим, ты пишешь книгу о том, что дураки эти не знают, как защищать город. Пример из истории — оборона Киева в сентябре 41-го: вторая танковая группа Гудериана и первая танковая группа Клейста прорываются с флангов, встречаются в районе Лохвицы, и 665 тысяч человек...
— ...четыре армии...
— ...оказываются в кольце — это самый жуткий пример того, как обороняться не надо.
— А уже на следующий год был Сталинград...
— ...и это пример, какой должна быть оборона, на века. Там ситуация та же: река, на ее западном берегу большой город, и мы повторяем операцию, только в обратном направлении — берем уже немецкие войска...
— ...фельдмаршала Паулюса...
— ...в клещи, то есть немцы это на восточном берегу Днепра проделали в районе Киева, а мы повторили на западном берегу Волги в районе Сталинграда и сказали: вот вам, ребята!
«КОГДА ПАУЛЮС УМЕР, ОФИЦИАЛЬНО ОБЪЯВИЛИ, ЧТО У НЕГО СЕРДЦЕ БОЛЕЛО, НО ЕСТЬ ВЕРСИЯ, ЧТО ЕГО ВСЕ-ТАКИ ЗАМОЧИЛИ В СОРТИРЕ «БЛАГОДАРНЫЕ» НЕМЦЫ»
— Учились быстро...
— Повторяю: правда не посередине, а на двух противоположных концах, и, прошу прощения за длительное такое вступление, сомневаюсь, что мы ее все же узнаем. Еще Понтий Пилат, согласно Евангелию от Иоанна, вопрошал: «Что есть истина?», то есть не ты первый этот вопрос задаешь. Что поделаешь? — истина недостижима, однако на собственном примере (не обессудь, что вынужден ставить себя в пример) я убедился, что искать ее мы должны. Приблизиться к ней мы стараемся максимально, но не познаем ее никогда, потому что Сталин и Гитлер, если и состоялась их встреча, воспоминаний на этот счет не оставили — оба мертвы.
— ...и Молотов тоже в мире ином...
— Вот именно, так как это нам подтвердить или же опровергнуть?
— Разве что вдруг в архивах случайно не уничтоженные документы отыщутся...
— А я заявлю, что они поддельные, — поле для сомнений всегда остается. Мы все по топкому болоту идем, и хотя стараемся найти в этой трясине путь и приблизиться, когда никаких свидетелей нет, к истине, даже если свидетели есть, кто поручится, что они не врут?
На Нюрнбергском процессе появляется как свидетель тот самый Паулюс, которого ты сейчас вспомнил. Во как! — план «Барбаросса» готовил, оказывается, тогда еще генерал-майор Паулюс, за один год дослужившийся до генерал-фельдмаршала. Он прорвался на советскую территорию глубже всех, к Сталинграду (ну и еще к Грозному 4-я танковая армия выскочила), то есть очень-очень далеко, куда никто еще не заходил: его там поймали, накормили (не знаю, какие еще меры предприняли), и вот судят в Нюрнберге Йодля и Кейтеля, которые никогда против нас планов не составляли. Они планировали будущие военные кампании — поход после разгрома Советского Союза в Афганистан и в Индию, и хотя на советской территории эти военачальники не воевали, их повесили, а тот, который сражался, на скамью подсудимых не сел...
— Чем он закончил?
— Вернулся в Восточную Германию и законопослушным был гражданином.
— Жил долго?
— Достаточно (умер в 1957 году в возрасте 66 лет. - Д. Г.). Официально объявили, что у него сердце болело, но есть версия, что Паулюса все-таки умочили в сортире «благодарные» немцы, потому что Германия ему не простила... Нет, не того, что попал в плен...
— ...а того, что свидетельствовал против своих?
— Да, и вышел почему-то на Нюрнбергский процесс в бабочке, в лакированных туфлях... Сидят партайгеноссе твои Кейтель, Йодль, Геринг в потертых маршальских и генеральских мундирах с оборванными эполетами и дырками от сорванных орденов, а ты почему появился в рубахе? Да потому, что товарищ Сталин свидетелем его выставил. Почему Риббентропа в Нюрнберге повесили?
— Много знал...
— Даже не так — много наговорил того, чего не следовало. Паулюс тоже все знал, но свидетельствовал и озвучивал только то, что надо, а кто-то лишнего наболтал...
— ...и Молотова вспоминал не к месту...
— Да-да, Риббентроп так и сказал: «Постойте, я же с вами пакт о ненападении подписал. Войну объявили другие...». (На Нюрнбергском процессе он заявил: «Когда в 39-м году я приехал в Москву к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана-Келлога, а дал понять, что если он не получит половину Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, я могу сразу же вылетать назад». - Д. Г.).
— Он же со Сталиным так поладил...
— Еще бы — шампанское пили, на брудера, то есть на брудершафт, поддавали.
— Фотографии есть...
— А как же! Мало того, вернувшись в Берлин, он признался (все было запечатлено и в германской показано хронике, немецкий народ это видел), что в Кремле чувствовал себя, как среди старых партийных товарищей, а это такой Сталину комплимент! Партийные товарищи! — ну, в доску свои кореша — и естественно, Риббентроп такого приговора не ожидал.
Как вообще описывал он появление Сталина в Кремле? Прибыв туда, Риббентроп не знал, что советский вождь вниманием его удостоит, до последнего момента не догадывался, и вот его куда-то ведут, открывается дверь, а там Сталин стоит — вау!
«ДОРОГОЙ ЛАЗАРЬ МОИСЕЕВИЧ, НАВЕРНОЕ, МЕНЯ РАССТРЕЛЯЮТ — И ПОДЕЛОМ, НО МЕНЯ-ТО НЕ ЖАЛКО, А ВОТ ВАС — ДО СЛЕЗ!»
— Я вообще про Сталина всякие интересные собираю истории, и передо мной какого-то невероятного масштаба открывается личность. Сталинские шутки — это жуткий такой черный юмор: ты в курсе, например, про туннель под Амуром?
— Нет...
— Я по Транссибирской магистрали через этот туннель ездил — кстати, в некоторых местах она проходит в трех километрах от китайской границы. Почему царь Николай II решил ее там проложить? Потому что чуть севернее — вечная мерзлота: БАМ, например, прямо по мерзлоте идет, так его корежит.
В общем, единственный — и страшный! — мост через Амур завершили 5 октября 1916 года: тогда по нему первый поезд прошел, демонстрируя мощь Российской империи (все-таки идет мировая война, а они магистраль такую построили). Об этом, кстати, я в своей новой книге «Змееед» написал (эту ремарку рекламой моих шедевров прошу не считать), так вот, Сталин понимает, что мост стратегический. На нем Дальневосточный фронт и Тихоокеанский флот, да весь Дальний Восток «висят», и если взорвут этот мост, сообщение прервется — и все, а там еще Комсомольск-на-Амуре, там мощнейшие заводы военные. Авиационные двигатели на одном конце страны делают, а самолеты — на другом, порознь самолеты и двигатели никому не нужны, короче, Сталин приказывает под Амуром копать, а вещь это жуткая. Кстати, рыли туннель и в районе Киева под Днепром — вы, сэр, должны это знать.
— И до сих пор он существует?
— Его не достроили, бросили, но какие-то следы сохранились: приедешь домой — разберись...
— ...со всеми...
— (Смеется). Да-да, и доложишь, так вот, на Транссибе это строительство завершили, но геология там очень тяжелая, река совершенно чудовищная — в Хабаровск, это дальше, по Амуру даже подводные заходили лодки. Когда по мосту едешь и смотришь вниз, видишь водовороты какие-то жуткие, но туннель рыть решили тут же, рядом с мостом — это 1937-1938 годы.
— Тех, кто кайлом и лопатой машет, хватало...
— Это да — великое очищение страны шло, и вот с двух берегов роют, роют, а в это время краевое управление НКВД получает план по количеству выявленных вредителей. Они его, разумеется, перевыполнили, специалистов всех замели, есть кому рыть, но...
— ...руководить некому...
— Что делать? Приезжает туда один вчерашний студент, который только что-то в Москве окончил, и его сразу начальником строительства назначают — были в биографиях такие моменты. Ну, если Устинов наркомом вооружения в 33 года стал, то строительство какого-то туннеля вообще мелочь...
— ...подумаешь!
— Поставили, в общем, парня, и хотя зеков-то у него хватает — лагеря и с той стороны, и с этой, — он понимает: опа! Чтобы стройкой такой управлять, нужно стоять у основ проекта, понимать, отчего трубу взяли именно такого диаметра, почему здесь у нас одна сталь, а там другая, а он же не в курсе, почему такие решения принимались, а остановить проходку и бетонирование, которые идут одновременно и с двух сторон, нельзя, потому что начинает капать. Только сверни работы — и все зальет, и он, понимая, что с ним уже кончено, берет лист бумаги и отбивает телеграмму народному комиссару путей сообщения товарищу Кагановичу, как когда-то Ванька Жуков на деревню дедушке.
— «Простите меня за все...».
— Нет, ни в коем случае! «Дорогой Лазарь Моисеевич! Пишет вам в Москву молодой начальник строительства, а дело тут вот какое. Конечно, все руководители, которых бдительные наши органы арестовали, гады и враги, их повязали правильно, но я на этой должности не потяну — точно, и заменить меня некем...
— ...поэтому верните, пожалуйста, их на время»...
— Даже не так. «Лазарь Моисеевич, скоро и меня заметут, потому как, если мы остановимся, здесь все зальет. Наверное, меня расстреляют, — что ж, и поделом, но меня-то не жалко, а вот вас, Лазарь Моисеевич, — до слез. Вы-то у нас народный комиссар путей сообщения, вам же нехорошо будет...». Получив такую телеграмму, Каганович озаботился...
«С ПИСАТЕЛЯМИ СТАЛИН ИГРАЛ, КАК КОТ С МЫШАМИ»
— Только что старшего брата расстреляли...
— ...который наркомом авиационной промышленности был, но он, по-моему, самоубийством покончил — или порешили его? (После того как Сталин сказал, что Михаил Каганович «якшался с правыми», Лазарь за него не вступился, но по телефону брату о недовольстве вождя сообщил, и в тот же день Михаил застрелился. — Д. Г.). В общем, такую телеграмму Лазарь Моисеевич получает и, сообразив, чем это грозит, идет к товарищу Сталину...
— «Меня-то, — говорит, — не жалко...
— (Смеется) ...и брата, вражину этого, тоже, но вам же, товарищ Сталин, проблема», и что Иосиф Виссарионович делает? Не может же он отбить в Хабаровское управление НКВД телеграмму с приказом террор прекратить: дескать, палочку перегнули, — это против него выйдет, и мудрый вождь пишет: «Начальнику строительства Иванову, главному инженеру Петрову (это тем, которые сидят. - В. С.). Поздравляю вас и весь ваш коллектив строителей с выдающейся трудовой победой — проходкой 175-го с половиной метра. Весь советский народ радуется вместе с вами и с волнением ждет новых свершений», и сразу же местный НКВД отпускает всех спецов по туннелям, на персональных машинах их доставляют на место прежней работы, и строительство успешно завершается.
Вот сталинский подход! — он никогда виновным себя не признавал, никогда не давал противоречивых приказов...
— ...а просто любил слать телеграммы...
— Правильные телеграммы, а любимая моя история про Сталина с Комитетом по Сталинским премиям связана. Иосиф Виссарионович — он же и в архитектуру вникал, и в поэзию, и в балет, и вот собирают в этом комитете писателей, и они решают, кому Сталинскую премию первой степени дать — 100 тысяч рублей, кому второй степени — 50 тысяч, а кому третьей...
— ...25 тысяч...
— ...а у генералиссимуса между тем очень правильно, как на любом военном совете, было заведено... У нас в батальоне, допустим, младшие по рангу высказывались всегда первыми, чтобы нос по ветру не держали, а командиру батальона это удобно....
— ...послушать, чем кто живет и дышит...
— ...и лучшие идеи, не исключено, позаимствовать...
— ...чтоб дураком не выглядеть...
— Так точно. Сначала идет взводный, затем ротный, за ними начальник штаба батальона слово имеет, а потом командир батальона говорит: «Поступим вот так», и именно так любой военный совет проходит, но вернемся к писателям, которые решают, кому Сталинские премии присудить. Все они свою точку зрения излагают (примерно так же, по рангу), а товарищ Сталин взад-вперед ходит...
— ...«Товарищ Сталин, вы большой ученый...».
— На этом совете, замечу, нельзя промолчать, потому что Иосиф Виссарионович скажет (подражая его голосу): «Народ вас направил сюда такие важные вопросы решать, а вы молчите, товарищи». Или спросит: «А что вы по данному поводу думаете?», а советские классики уже представляют, что Сталину нравится...
— ...и знают, чем его гнев пахнет...
— Допустим, решается вопрос о романе, где воспет сбор хлопка в Узбекистане... Встает один писатель и говорит: «Я считаю, что товарищ такой-то заслуживает Сталинской премии первой степени». Встает второй: «Принимая во внимание трудовой запал этого произведения, предложение первого оратора поддерживаю», и так идет все по нарастающей, а Иосиф Виссарионович ходит, слушает...
Наконец все уже высказались... «Товарищи, кто считает, что такому-то нужно Сталинскую премию первой степени присудить, прошу голосовать» — и вдруг подает голос Сталин: «Товарищи, не спешите! Вы хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который не понимает до конца роль Коммунистической партии». Все в ужасе: «О Господи!» (хватается за голову) — это же всему составу комитета верный расстрел, а Иосиф Виссарионович продолжает: «Хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который развелся с женой и живет с какими-то нехорошими женщинами». Все в шоке: «Это же моральное разложение!». — «Хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который во время приема разговаривал с английским послом две минуты, и мы не знаем, о чем»...
Тишина, только один человек ходит туда-сюда и трубкой попыхивает. Наконец, паузу он прерывает: «Я, товарищи, предлагаю Сталинскую премию второй степени присудить» — это Сталин, он играл с ними, как кот с мышами, то есть напугал их до полусмерти и вдруг такой неожиданный получился финал: не первой степени, а второй.
«КОГДА МЕНЯ СПРАШИВАЮТ: «ПОД ЧТО ПИШЕШЬ?», Я ОТВЕЧАЮ: «ИНОГДА ПОД ВОДОЧКУ, А ЧАЩЕ ВСЕГО — ПОД ВЫСОЦКОГО»
— Книги «Ледокол» и «Аквариум» являются сегодня вершиной творчества Виктора Суворова, а как ты считаешь, появится из-под твоего пера нечто, что сможет по популярности их переплюнуть?
— Самая любимая моя книга — потому что у писателя есть любимая и есть...
— ...популярные...
— ...это «Контроль»: она греет мне душу гораздо больше «Аквариума». Выложился я в ней полностью, и проблема моя в том, чтобы... Кстати, если кто-то возьмется снимать по ней фильм, у меня есть сценарий, и без ложной скажу скромности: в нем все необходимое для любых премий заложено.
— Это что же — заявка на первую степень?
— Вроде того (смеется). Последняя моя книга «Змееед», которая сейчас в Москве издана, — это предисловие как бы к «Контролю» (есть еще его продолжение под названием «Выбор»), но «Контроль» вне конкуренции, и когда очень-очень мне плохо, я все-таки открываю книжечку и начинаю читать, и любимая супруга моя вдруг говорит: «Эй, ты, немножечко отвлекись. Нехорошо, понимаешь, себя так любить» — ну что тут поделаешь?
Появится ли что-то свое еще? Ну, конечно: куда же мы денемся? — но то, как написан «Контроль», повторить уже не смогу. Как-то нехорошо эмоции, которые туда вложены, дублировать, а подняться над этим сочинением, над собой, не получается. Это вершина моя — вот знаешь, когда летчик-истребитель хочет на максимальную высоту подняться, он совершает маневр под названием «динамическая горка». За счет того, что накопленная на «горке» кинетическая энергия суммируется с тягой двигателей, самолет способен теоретический свой потолок превысить, но он может рвануть туда, вверх, и оттуда упасть — вот и у меня рывок такой был, а выше теперь как-то не получается, но и ниже не хочется.
— «Выше гор могут быть только горы»...
— Это гениальная фраза, но за ней следует уточнение: «...на которых еще не бывал», поэтому, когда меня спрашивают: «Под что пишешь?», я отвечаю: «Иногда под водочку, а чаще всего — под Высоцкого».
— Во всяком случае, не под диктовку британской разведки точно...
— Еще, кстати, под Городницкого, под Круга.
— Под Круга? Ого!
— Его «Электричку» страшно люблю — гениальная вещь! — ну и «Фраера»: «Что ж ты, фраер, сдал назад? Не по масти я тебе...» — это же чудо!
Из книги Виктора Суворова «Кузькина мать».
«Теперь о главном, а что для меня главное? Главное — «Ледокол».
В Советском Союзе изучение Великой Отечественной запрещалось и преследовалось. Песни задушевные о войне петь — это пожалуйста, уродливую бабу в Сталинграде слепить — денег не жалко, а то, что бетон через пару десятков лет растрескается и статуя на рукотворном кургане неизбежно накренится и просядет — это никого не волновало. Давай бюджет сейчас, а проблемы грядущие поколения пусть решают, так вот: государство наше родное на курганах циклопических идолов возводило, денег на то не жалело, чтобы патриотизм подстегнуть (и бюджет распилить), а к архивам военных лет доступ закрыло намертво. Это мое внимание и привлекло: война вроде бы и Великая, вроде бы и Отечественная, да только в детали вникать не рекомендуется. Что-то там прячут — интересно, а что именно?
Сижу в академии на лекции, и матерый волк агентурного добывания объясняет мне, какие признаки должен искать разведчик, чтобы определить, готовит супостат нападение или нет. Среди этих признаков: противник подтягивает к границе штабы и командные пункты, узлы связи и стратегические запасы топлива, боеприпасов и инженерного имущества, аэродромную сеть разворачивает, а следующую лекцию другой полковник о нашей вопиющей глупости 1941 года читает: ничего не соображающие сталинские генералы и маршалы подтянули к границе штабы и командные пункты, узлы связи и стратегические запасы топлива, боеприпасов и инженерного имущества, аэродромную сеть развернули. Одновременно строили в западных районах страны 254 аэродрома! Да с бетонными полосами! Завезли туда топливо, продовольствие, бомбы, землянок нарыли, палаток наставили...
Немцы на все готовенькое пришли: на складах картошка тоннами, капуста в бочках, в санчасти — бинты, даже и бомбы советские фашистам сгодились: самолету один черт, какие под него вешают. Не было бы этих аэродромов — не было бы немецким летчикам такого раздолья в нашем небе, особенно в распутицу, и все мы над глупостью товарища Сталина и его военачальников смеялись.
Над нами до сих пор весь мир смеется, а смеяться не надо — не для Гитлера и его асов те аэродромы готовили, а для внезапного по нему удара, и ничего в том зазорного нет — это же Гитлер!
Не надо семь пядей во лбу иметь, чтобы сообразить: Сталин готовил нападение, а уяснив это, можно брать любой аспект подготовки страны к войне, и невооруженным глазом доказательства этому простому предположению увидим. Вот были в мирное время подготовлены партизанские отряды — их прямо перед войной разогнали. Почему? Да потому, что на чужой территории воевать собирались. Неимоверное количество парашютистов, которые в оборонительной войне вовсе не нужны, обучили — зачем? Да все затем же.
Множество вопросов в своих книгах я не рассматривал — тема-то неисчерпаемая, но возьмите любой непонятный, и «Ледокол», как золотой ключик, ответ вам откроет.
Мне говорят: в настоящей науке не так действуют — сперва собирают факты, затем анализируют их, потом выводы делают, а у тебя наоборот: сначала вывод сделал, а потом щелкаешь им как орешки любые факты — это не научный подход!
Это и впрямь подход не научный: это подход разведывательный — какую-то мелкую странность, пустячок какой-то усечь. Вот веточка на тропинке поломанная — отчего бы вдруг? Найти этому странному факту объяснение нужно, а уж тогда станет понятно и все остальное. Кстати, так не только разведка действует — про Шерлока Холмса книжки читали? Вот! — этот самый Холмс тоже внимание на какие-то странные соринки, травинки и пятнышки обращал, логику находил в вещах на первый взгляд нелогичных, и тогда все остальные факты становились понятными.
Аналитик военной разведки как следователь работает — никто ему логику событий раскрывать не будет (в том его работа и заключается, чтобы логику эту найти), и сейфов перед разведчиком никто распахивать не станет. Кстати, и перед историком тоже, потому историк и разведчик — профессии смежные, их задача — в хранилища тайн проникнуть, а если не выходит к бумагам тем доступ получить, тогда остается лишь вычислить тайны, которые в сейфах и хранилищах прячут. Постижение тайн истории — это разведка прошлого, и храбрости историку требуется никак не меньше. Рискует он, как и разведчик, жизнью: голову ведь оторвать могут или еще что-нибудь.
«Ледокол» я сел писать в первую же после ухода ночь — думал в одну статью уложиться. Написал, но сообразил, что для ее понимания еще две поясняющих нужны статьи, а для их понимания — еще четыре. Статьи множились, превращаясь в главы, однако надо было на что-то жить. Пришлось, не прекращая работы над главной темой, выдвинуть на первый план другую. За несколько месяцев «Рассказы освободителя» написал — для этого не надо было составлять картотеки, собирать заново сведения о дивизиях и корпусах, о генералах и маршалах, перечитывать книги отрочества и юности.
«Рассказы освободителя» — о том, как был я курсантом, как на гауптвахте сидел, как сортиры генеральские чистил, как стал офицером, как братскую страну, которая с верного пути свернуть норовила, освобождал.
Найти литературного агента, издателя, переводчика, проверять перевод, редактировать, — все это требует времени, терпения и нервов. Книжка вышла только в 1981 году, и издатель настаивал, чтобы она была опубликована под моим настоящим именем. В этом случае, дескать, она гарантированно станет бестселлером, и для того все условия были: в нейтральной Швейцарии пропал советский дипломат Владимир Резун с женой и двумя детьми.
Дипломат — это не частное лицо, а официальный представитель своей страны, исчезновение дипломата любого ранга — сенсация. «Холодная война» в самом разгаре, две сверхдержавы противостоят друг другу по всему миру от Кубы и Чили до Египта и Сирии, от Индонезии и Вьетнама до Чехословакии и Германии, в любой момент может возникнуть обострение с непредсказуемым исходом для всего человечества — такое уже не раз бывало, а переговоры о ядерных зарядах и средствах их доставки, о подводных лодках и противоракетной обороне, о танках и пушках идут в Женеве, в стенах Постоянного представительства СССР при отделении ООН, и вот пропал не просто дипломат из какого-то посольства, а из этого самого Постоянного представительства СССР, и Форин Офис заявляет, что беглецу убежище в Великобритании предоставлено.
Радио, телевидение, пресса в нетерпении и готовности: вот первые полосы газет, вот обложки журналов для фотографий, вот в сводках новостей эфирное время, но беглец молчит. В прессе — самые невероятные версии случившегося, все объяснения ищут, почему нет публичных выступлений с обличениями и разоблачениями. Высказывают предположения, что дипломатия для Резуна только прикрытием какой-то тайной деятельности была, — это еще интереснее.
В прессе даже робкая версия появилась: а уж не из ГРУ ли он?
Из КГБ перебежчиков много, а из ГРУ последний раз человек 32 года назад убежал, в 1946 году. Кроме того, из ГРУ был полковник Пеньковский, но он не убежал, и если этот из ГРУ, то... Издатели обращаются в Форин Офис — вот контракты, готовы купить книгу, если он вздумает ее писать. Платим сейчас, платим обильно, неважно, что в той книге будет, главное — скорее, и чтобы на обложке имя автора было: Владимир Резун! — но я так и не появился ни на экранах, ни на первых полосах газет: Владимир Резун пропал навсегда.
Пробиваться в литературу я решил не на гребне дешевой сенсации, а, так сказать, «на общих основаниях», и найти путь к читателю не именем на обложке, а содержанием книг, поэтому начал с нуля: вот книга автора, которого никто не знает.
Пробиться оказалось весьма непросто — после многих попыток нашел, наконец, издателя, взявшегося опубликовать книгу неизвестного автора о Советской Армии. Однажды он меня спросил: «А ты, случаем, не Резун?» — и, узнав, что это так, возрадовался: да мы сейчас под настоящим именем! да мы бестселлер миру предъявим! — однако я не хотел никому доставлять неприятностей, потому твердо решил — только под псевдонимом, но если так, то аванс будет мизерным, тиражи — уж как получится, и никаких гарантий успеха.
Я стоял на своем: только под псевдонимом, и тогда вопрос возник: под каким? Издатель предложил: должно быть что-то русское, лучше в три слога и чтобы как-то с армией было связано, но чтобы читатель не знал, как именно: что-то где-то слыхал, но не уверен.
Я сообразил: Калашников! Он: «Нет, этого мы знаем, да и слогов четыре — надо короче». Я: Суворов. «А это кто?» — спросил он. «Да был такой», — я ответил.
Так и порешили. Я-то думал, один раз пошучу, а потом что-нибудь серьезное придумаю. До Советского Союза мои опусы все равно никогда не дойдут, а тут, в Британии, про Суворова знают не больше, чем про гениального полководца виконта де Тюренна, маршала Франции, и вот один мудрый разоблачитель меня уел: пишешь ты под своим именем или под псевдонимом — гонорар-то ведь все равно одинаковый! Вот оно, доказательство: не сам ты книжки пишешь!
Мил человек, псевдоним я выбирал только для первой книги — для той, которая про киевскую гауптвахту, и Валера Симонов, мой хороший приятель по Киевскому высшему общевойсковому командному училищу, а впоследствии начальник разведки армии, вот что написал: «Лично я, читая книгу «Освободитель», был поражен, с какой точностью автор изобразил киевскую гарнизонную гауптвахту. Не скрою, самому мне пришлось там отсидеть в общей сложности 50 с лишним суток» («Московская правда», 31 июля 1994 года), но если верить не моему другу, на порядок больше моего там отсидевшему, а разоблачителю, то выходит, что русский человек (с украинскими корнями), который там побывал и через это прошел, рассказать о своих впечатлениях не способен, и только мудрые британцы, которых там не было и которые генеральские сортиры не чистили, за меня смогли это все описать. Не иначе, точность повествования достигнута не мной, а проникшей в те сортиры вездесущей британской разведкой.
И имя на обложке, гражданин разоблачитель, вещь не последняя: под своим именем напиши — одни гонорары, под псевдонимом — совсем другие. Не понимать это может только тот, кто дела с издательским миром никогда не имел, так вот: имя автора (настоящее или псевдоним) часто важнее содержания.
В моем случае ситуация выглядела просто.
Существовала в мире великая сверхдержава по имени Советский Союз, вожди которой учили всех, как надо жить, танками навязывая свой порядок, но в собственной стране не могли обеспечить население одеждой и обувью.
Сверхдержава бесплатно завалила мир танками Т-54, пулеметами Владимирова и автоматами Калашникова, ракетами С-75 и гранатометами РПГ-7, но была не способна себя прокормить.
Сверхдержава помогала всем, от Анголы и Эфиопии до Мозамбика и Ливии, но была не способна построить жилье для своих офицеров.
Сверхдержава первой проложила дорогу в космос, но никак не могла обеспечить свои школы теплыми сортирами, а родильные дома — горячей водой.
Ради победы коммунизма на Кубе сверхдержава чуть было не ввергла мир в ядерную катастрофу.
Сверхдержава держала своих кормильцев в колхозах, не давая им внутренних паспортов, чтобы не разбежались, и вела упорную борьбу за свободу угнетенных народов Азии и Африки.
Сверхдержава не платила своим мужикам денег, а если потом и стала платить, то на эти деньги ничего невозможно было купить, и эта же сверхдержава каждый год вывозила сотни тонн золота в США в обмен на зерно: пускай американский фермер будет богат и счастлив, пускай купит себе дом, автомобиль и трактор.
Сверхдержава вела смертельную борьбу против капитализма, заявив на весь мир устами своего вождя: «Мы вас похороним!» — но если сверхдержава похоронит проклятых капиталистов, кто же ее будет кормить?
Так вот, из Генерального штаба этой сверхдержавы бежал офицер и написал о Советской Армии книгу. Представьте, что издатель объявляет: вот его настоящее имя, вот фотография, вот биография — в этом случае интерес обеспечен. Успех книги в те годы, в той обстановке зависел только от имени на обложке, а вот другая ситуация: выходит та же самая книга о Советской Армии, но об авторе известно только то, что зовут его, например, Македонский Александр Сергеевич. И читатель, и критики к такой книге, понятно, с недоверием отнесутся, и гарантировать успех в этом случае никак нельзя, потому и аванс жиденький.
Я хотел, чтобы книгу оценили не по имени на обложке, а по содержанию.
И ее оценили. И она стала бестселлером.
После того ситуация изменилась на противоположную.
Теперь читатель хочет новых книг, на обложке которых это странное имя стоит, и предложи издателю писать под другим псевдонимом или даже под настоящим именем, а он уже не согласится.
Пока «Освободителя» переводили, пока готовили к изданию, — а дело это долгое и муторное, — я вторую книгу сочинил, новый псевдоним придумал, но издатель отрезал: «Поздно, братец, ты теперь знаменит под псевдонимом Суворов».
...В 1985 году я завершил «Ледокол», но хотя издательств тут много, опубликовать книгу не удалось. Несколько фрагментов я поместил в газете «Русская мысль», в журнале «Континент» и в журнале Королевского консультативного института по вопросам обороны (Royal United Services Institute for Defence and Security Studies), упорно искал издателя, а работу над книгой тем временем продолжал — добавлял новые главы, переписывал старые. Книгу впервые удалось опубликовать на немецком языке в 1989 году и на английском — в 1990-м: на русском за рубежом «Ледокол» так никогда и не вышел. Брались некоторые, а потом заявляли, что надо бы стиль изменить, а то не научный какой-то.
Я им: а научного мне не надо — книги-то для кого пишем? Правильно — для народа, так вот и давайте писать тем языком, который нашему народу понятен и близок. Ученым писать языком ума не надо — на это любой академик способен, а вот вы попробуйте так написать, чтобы и школьникам, и домохозяйкам, и солдатам, и офицерам, и лесорубам, и музыкантам интересно было.
Совершенно преднамеренно я не стал свою теорию доказывать на поле академическом, не стал спорить с нашими высоколобыми и мудрыми — писал так, чтобы мысль моя дошла до широких народных масс, а уж они пусть высоколобым вопросы задают и ответа от них требуют.
Тем временем в Советском Союзе разбушевалась так называемая гласность, под прикрытием которой архивные документы уничтожались тоннами. Журнал «Нева» опубликовал «Аквариум» и обратился ко мне: давай-ка еще что-нибудь! Я им: так ведь не напечатаете, а они: давай, свобода слова у нас. Дал я им «Ледокол», и... тишина повисла. Звоню через месяц: ну как? Отвечают, что здорово, только вот даты такой нет, к которой публикацию можно бы приурочить. Идут месяцы, дата подходит: 50-я годовщина начала Великой Отечественной. Звоню: ну так как? Понимаешь, отвечают, не можем же мы к такой дате ветеранов обидеть.
После этого снова все замерло, и причина все та же: даты, к которой приурочить можно, нет, а если просто так публиковать, кто же это читать будет? Так никто и не решился, даже после того, как Советский Союз рухнул.
Издавать «Ледокол» взялся Сергей Леонидович Дубов и все сомневался: каким должен быть тираж? Человек он был осторожный, рисковать не любил, потому сначала робкий заход сделал — всего 320 тысяч (потом сообразил, что мало, и пока печатали пробный тираж, добавил первый миллион).
Вот уже четверть века «Ледокол» опровергают, казалось бы, зубодробительным аргументом: один человек такое написать не мог — тут группа экспертов из британской разведки работала.
Прием старый, ему много сотен лет. Когда ребятам из Святейшей Инквизиции — тем самым, у которых холодные сердца и горячие головы, нечем было крыть, они объявляли: да это не ты писал, твоей рукой Диавол водил! — вот и все, и поди докажи, что это не так. Тем этот ход и хорош, что позволяет сразу от обсуждения существа вопроса уйти: это творение Диавола — о чем еще спорить?
Так вот, использование аргумента про британскую разведку — проявление трусости и попытка увернуться от обсуждения действительно важных вопросов. Я вот уже скоро 30 лет требую: выставьте против меня группу экспертов, сшибемся под телекамерами, а народ рассудит, но ни министр обороны России, ни начальник Генерального штаба, ни президент Академии наук, ни вышестоящие вожди пока на сей призыв не откликнулись и не откликнутся никогда, потому, что их точка зрения нелогична и глубоко аморальна.
Они отстаивают два взаимоисключающих постулата: первый — Красная Армия спасла Европу от нацизма и второй — Советский Союз был верным союзником Гитлера, никогда на Германию нападать не стал бы, никого освобождать не собирался и не замышлял.
Зачем это делается? Зачем вожди и их идеологическая обслуга с остервенением доказывают недоказуемое? Да затем, что остатки былой мощи и богатства страны разворовать надо, но воровать у людей умных не просто, потому нужно их одурачить, и вот результат — десятки миллионов дружно повторяют: Советский Союз освободил Европу от коричневой чумы, но освобождать не хотел, да и был не способен на это, потому что оказался совершенно к войне не готов.
Дружба и сотрудничество с Гитлером, соучастие в его преступлениях, поставки стратегического сырья, без которого ведение войны и захват Европы были бы невозможны, — это наш национальный позор. Я поломал свою судьбу, изломал судьбу родным, друзьям, близким ради того, чтобы доказать и стране, и миру: союз с Гитлером был тактическим приемом, отвлекающим маневром, а стратегический замысел Сталина — разгром Германии и освобождение Европы от коричневой чумы.
Быть другом Гитлера — срам и запредельная мерзость.
Напасть на Гитлера — дело святое.
Заявляя это, я спасаю честь своей страны, народа и армии — об этом все мои книги».
Киев — Лондон — Киев
(Продолжение в следующем номере)
За голову Василия ЧАПАЕВА, живого или мертвого, Антанта давала 25 тысяч золотом, а советское правительство — 15 тысяч. Деньги эти заплатили...
В гостях у сказки
Самый сильный
Черным по белому
Анастасия ВОЛОЧКОВА: «Дмитрий не только умница и талант, но еще и красивый, интересный, благородный мужчина, и, мне кажется, какая-то искорка между нами все-таки проскочила»
Что наша жизнь? Игра...
Президент Национального олимпийского комитета Сергей БУБКА: «Выступление нашей сборной можно назвать успешным, а ошибки судей всегда были и будут — искать в них какого-то неспортивного подтекста не стоит»
Шутить изволите?
Без разницы
Удивительное — рядом
Снова в Украине знахарка ВИТА
Будьте здоровы!
Шилентин
С чего начинается родина?
Бывший советский разведчик, бежавший в Великобританию и ставший всемирно известным писателем, Виктор СУВОРОВ: «В Москве Сталин с Риббентропом шампанское пили, на брудершафт поддавали, и, вернувшись в Берлин, Риббентроп признался, что чувствовал себя в Кремле, как среди старых партийных товарищей»
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
Часть II
Дмитрий ГОРДОН
«Бульвар Гордона»
(Продолжение. Начало в № 35)
«ЕЩЕ НЕ ЗНАЯ О ГИТЛЕРЕ, ЛЕНИН НАПИСАЛ, ЧТО ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК ПОЯВИТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНО»
— Мне приходилось слышать, что до войны Гитлер и Сталин встречались и якобы их даже где-то вместе готовили...
— Ну, насчет «вместе готовили» не знаю, но мне попадались упоминания о встрече, и не одной, которые, правда, я подтвердить не могу. Есть, в частности, свидетельства, что летом 31-го, за пару лет до того, как Гитлер пришел к власти, они виделись на Черном море...
— Загорали?
— Нет, откуда-то из Поти вышел катер с товарищем Сталиным, прямо в море с яхтой из Болгарии пересекся, и оттуда на борт советского судна с тремя сопровождающими перешел Гитлер. Их беседа длилась около четырех часов, и Иосиф Виссарионович сразу сообразил: это тот, кто нужен, но вообще-то, Ленин понял это еще в 1920 году. Еще не зная о Гитлере, он написал, что такой человек появится обязательно, — разжевать?
— Да, если не трудно...
— Представь, идет Первая мировая война — жуткая, совершенно тупая мясорубка, бессмысленная в том отношении, что траншеи от моря до моря: на востоке от Балтики до Черного моря, на Западе — от Северного моря до французско-швейцарской границы, ну, и там все по Ремарку — «на Западном фронте без перемен».
Кстати, сам себя перебивая... В центре этих событий — военно-политический блок Германии и Австро-Венгрии. На стороне Тройственного союза, в который эти страны входили, и воевали два человека — Эрих Мария Ремарк и Ярослав Гашек, и оба в своих романах — «На Западном фронте без перемен» и «Похождения бравого солдата Швейка» — описали, по сути, одну и ту же войну, но насколько по-разному!
— Так бывает...
— Ну и вот Первая мировая — глупая бойня, четыре года люди в грязи, в крови, уничтожают друг друга безо всякого смысла. Заканчивается эта война, и Германия завершает ее, вообще-то, на территории Украины и Франции, Бельгии — то есть она рухнула, противника на своей земле не имея. После этого победители собираются и говорят побежденным: на тебя, Германия, будут наложены такие-то репарации.
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
(Их сумма сначала 269 миллиардов золотых
марок составила — эквивалент 100 тысяч тонн золота, а затем была сокращена до 132 миллиардов: в обеспечение репараций из страны вывозилось все, что представляло ценность. - Д. Г.). Я привожу эти совершенно дикие списки: флот отдай и речной, и морской, паровозы, уголь, металл... В стране сумасшедшая инфляция начинается, дело к распаду государства идет, и Ленин в 20-м году пишет...
— ...великий Ленин?..
— Он для меня не великий, но здесь как раз величие его проявилось, высветилось. Итак, Ленин утверждает, что условия Версальского договора настолько для Германии несправедливы и унизительны, что (цитирую) «...порядок, который держится Версальским миром, держится на вулкане, так как те 7/10 населения всей земли, которые порабощены, только и ждут не дождутся, чтобы нашелся кто-нибудь, кто поднял бы борьбу, чтобы начали колебаться эти государства». Я пишу, что товарищ Ленин ошибся только в одном: этот «кто-то» уже нашелся и под номером 007 в Немецкую рабочую партию записался.
— За Гитлером, по-твоему, кто-то стоял, кто-то готовил его к роли фюрера изначально?
— Я не берусь на этот вопрос отвечать.
— Он что же — самоучка, который сам по себе появился?
— А почему бы и нет? — в переломные моменты истории некий самоучка всегда появляется. Взять хотя бы Французскую революцию — на площади la Concorde матушка-гильотина головы рубит... Ой, Господи! — я гильотину видел в Швейцарии, в женевском музее, потому что швецы тоже резали головы, и вот чего я не знал: оказывается, во время Второй мировой войны...
— ...ее из музея изъяли...
— Нет, немцы использовали эту штуковину в берлинской тюрьме Плетцензее (я в ней был), и когда подходили союзники, они ее уничтожили.
Карикатура британца Шефарда на Сталина. «Честный Иосиф. Если бы я только решился...», май 1941 года. «Не надо семь пядей во лбу иметь, чтобы сообразить: Сталин готовил нападение...»
— Пуль не хватало, газ экономили...
— Да-да! Оказывается, мужчин-заговорщиков и шпионов, которые работали на врага, Гитлер приказал вешать, а женщинам головы отрезать — так, участниц «Красной капеллы» обезглавили гильотиной.
— Слушая это все, снова и снова я убеждаюсь (хотя и раньше понимал прекрасно), что правдивой истории нет, вся историческая наука насквозь лжива и учебники разных стран просто нет смысла читать...
— Действительно, это бессмысленно.
«ГОВОРЯ: МЫ ДУРНЫЕ, Я БЫЛ ЧЕСТЕН, НО И КОГДА ПИСАЛ, КАКИЕ МЫ УМНЫЕ, ТОЖЕ НИЧЕГО НЕ ИСКАЗИЛ»
— Правды мы никогда не узнаем?
— Мы можем к ней лишь приближаться, стараясь понять, что же есть правда, и я возвращаюсь к примеру, который уже приводил: Эрих Мария Ремарк и Ярослав Гашек — два человека, которые на одной войне воевали, на одной стороне...
— ...то есть правда где-то посредине?
— Нет, не так: она всегда на противоположных, полярных концах, и вот еще пример. Я тоже думал, что правда посередине, и судьба сыграла со мной злую шутку. Свою первую книгу «Рассказы освободителя» (в России она называется почему-то «Освободитель») я писал, перебежав к англичанам. Наверное, защитный рефлекс срабатывает: я тебя, Советская Армия, ненавижу и пишу, какие глупые у нас генералы, какие дурные порядки...
Здесь эти рассказы стали бестселлером, но пока их переводили, печатали, — а процесс это долгий — я другую пишу книгу, которая никогда по-русски не была издана. Вообще-то, я ее назвал «Советская Армия, проблемы и решения», но это перевели как «Inside the Soviet Army» — «В Советской Армии», так вот, там я утверждаю, что мы самые умные и танки у нас лучшие в мире, всем ставлю в пример наши правильные порядки.
Эксперты здесь между тем только радикальных взглядов придерживаются: или русские страшно дурные, или, наоборот, страшно умные, но и те, и другие меня полюбили сразу, потому что одна книга потрафила всем, кто уверен: русские дураки (они были в восторге), а вторая удовлетворила тех, кто считает русских невероятно умными и убежден: они представляют для Англии колоссальную опасность, а их хорошо оснащенные танковые армии стоят на нашей границе и вот-вот ее перейдут...
Дмитрий Гордон — Виктору Суворову: «Правды мы никогда не узнаем?». — «Мы можем к ней лишь приближаться, стараясь понять, что же есть правда»
Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
— Увеличьте, короче, военный бюджет...
— Во-во, дайте денег! — поэтому любят меня и те, и другие. Читаю лекцию для одних, где рассказываю, какие мы умные, а для других — какие дурные, так что хорошо в такой ситуации оказаться, но однажды мне вопрос задали: «Эй, вьюнош, это ты написал?». — «Да». — «И это тоже?». — «Ага». — «И как это состыковать?» — с ехидцей меня спросили. Я так прикинул: «И вправду, Господи!»...
— А стыковать не надо...
— На самом деле, вопрос меня озадачил — я никогда об этом не думал. Дело в том, что, говоря: мы дурные, я был честен, но и когда писал, какие мы умные, тоже ничего не исказил. Ночи напролет я, короче, не сплю, до слез исстрадался: Господи, я не врал, но как это доказать? — и долго так мучился, пока не попал...
— ...в беду?
— Нет — во Флориду, а там ферма есть с крокодилами. Вот кто-то кур разводит, кто-то фазанов, а эти ребята — пресмыкающихся.
— Я бывал на такой в Таиланде...
— Эта ферма, кстати, в одном из фильмов о Джеймсе Бонде показана — может, помнишь? Агента 007 должны были там зубастым тварям скормить, но он же великий британец, поэтому прямо по спинам лежащих крокодилов — раз! — пробежал и был таков, и вот, глядя на эту живность, я понял, что, оказывается, абсолютно прав.
Там разные трюки показывают: берут, например, металлический прут и крокодилу в разинутую пасть вставляют. Он р-р-р! — и сжимает железку, а потом пасть закрыл, отец девочки руками морду ему сдавил и подзывает дочку: «Ну-ка, давай!» — и девочка-негритяночка лет восьми-девяти легко удерживает вот так (сжимает губы) закрытую пасть огромного зверя.
У того челюсти достаточно мощны, чтобы металлический прут вдвое — р-р-р! — согнуть, но нет сил, чтобы разжать зубы, если девочка его держит, — все рассчитано так, чтобы открыть пасть, когда никто ему не мешает.
Или другая ситуация. Вот был ты на ферме и убедился: рептилия четыре часа может лежать бревном и не моргнет даже глазами, а я того же опишу крокодила, когда он: а-а-а! — нападает, то есть и ты прав, и я, и, это увидев, я вдруг сообразил, что правда о России, о нас, русских людях, и всех, кто нашу страну населяет: о татарах, украинцах, евреях — не посередине, а на двух противоположных концах одновременно. Ну, например: Россия — богатая страна? Экстремально богатая!
— Бедная?
— Экстремально бедная! Русские — умные люди? Да, Господи! — мы как сядем играть в шахматы, кто с нами сравнится?
— Или если в космос кого-то запустим...
— Да — хоть собаку, хоть женщину на орбиту отправим первыми, и в то же время...
— ...дураки беспросветные...
— Правильно, и я, читая лекции по истории, делаю вывод: «Ребята, кто-то из вас считает, что русские очень умные, другие — что очень дурные... Правы и те, и эти — одновременно, только когда вы рассказываете о России, нужно слово «экстремально» всегда добавлять, то есть страна эта экстремально богатая и экстремально бедная, в ней люди живут экстремально умные и экстремально дурные.
Пример из военной истории. Зима 39-40-го годов, Советский Союз воюет в Финляндии, и я говорю: «Если вы, сэр, желаете написать книгу о том, что русские не способны воевать зимой, пишите — будет бестселлер. Сэр, а вы желаете написать книгу о том, что русские умеют зимой воевать? Тогда следующий, 1941 год, описывайте — битву за Москву. Немцы объясняют: «Почему мы проиграли? Да потому, что морозы стояли, а у русских маскировочные халаты, лыжи, тактика»...
— ...сибиряки, к холодам привычные...
— Да, в тулупчиках да шапочках подоспели, и все у них было: сало, водка — поэтому солдаты вермахта не могли с ними тягаться, а ведь это следующий после проигранной финской кампании год, то есть налицо переход из одного экстремального положения в другое.
Или, допустим, ты пишешь книгу о том, что дураки эти не знают, как защищать город. Пример из истории — оборона Киева в сентябре 41-го: вторая танковая группа Гудериана и первая танковая группа Клейста прорываются с флангов, встречаются в районе Лохвицы, и 665 тысяч человек...
— ...четыре армии...
— ...оказываются в кольце — это самый жуткий пример того, как обороняться не надо.
— А уже на следующий год был Сталинград...
— ...и это пример, какой должна быть оборона, на века. Там ситуация та же: река, на ее западном берегу большой город, и мы повторяем операцию, только в обратном направлении — берем уже немецкие войска...
— ...фельдмаршала Паулюса...
— ...в клещи, то есть немцы это на восточном берегу Днепра проделали в районе Киева, а мы повторили на западном берегу Волги в районе Сталинграда и сказали: вот вам, ребята!
«КОГДА ПАУЛЮС УМЕР, ОФИЦИАЛЬНО ОБЪЯВИЛИ, ЧТО У НЕГО СЕРДЦЕ БОЛЕЛО, НО ЕСТЬ ВЕРСИЯ, ЧТО ЕГО ВСЕ-ТАКИ ЗАМОЧИЛИ В СОРТИРЕ «БЛАГОДАРНЫЕ» НЕМЦЫ»
— Учились быстро...
— Повторяю: правда не посередине, а на двух противоположных концах, и, прошу прощения за длительное такое вступление, сомневаюсь, что мы ее все же узнаем. Еще Понтий Пилат, согласно Евангелию от Иоанна, вопрошал: «Что есть истина?», то есть не ты первый этот вопрос задаешь. Что поделаешь? — истина недостижима, однако на собственном примере (не обессудь, что вынужден ставить себя в пример) я убедился, что искать ее мы должны. Приблизиться к ней мы стараемся максимально, но не познаем ее никогда, потому что Сталин и Гитлер, если и состоялась их встреча, воспоминаний на этот счет не оставили — оба мертвы.
— ...и Молотов тоже в мире ином...
— Вот именно, так как это нам подтвердить или же опровергнуть?
— Разве что вдруг в архивах случайно не уничтоженные документы отыщутся...
— А я заявлю, что они поддельные, — поле для сомнений всегда остается. Мы все по топкому болоту идем, и хотя стараемся найти в этой трясине путь и приблизиться, когда никаких свидетелей нет, к истине, даже если свидетели есть, кто поручится, что они не врут?
На Нюрнбергском процессе появляется как свидетель тот самый Паулюс, которого ты сейчас вспомнил. Во как! — план «Барбаросса» готовил, оказывается, тогда еще генерал-майор Паулюс, за один год дослужившийся до генерал-фельдмаршала. Он прорвался на советскую территорию глубже всех, к Сталинграду (ну и еще к Грозному 4-я танковая армия выскочила), то есть очень-очень далеко, куда никто еще не заходил: его там поймали, накормили (не знаю, какие еще меры предприняли), и вот судят в Нюрнберге Йодля и Кейтеля, которые никогда против нас планов не составляли. Они планировали будущие военные кампании — поход после разгрома Советского Союза в Афганистан и в Индию, и хотя на советской территории эти военачальники не воевали, их повесили, а тот, который сражался, на скамью подсудимых не сел...
— Чем он закончил?
— Вернулся в Восточную Германию и законопослушным был гражданином.
— Жил долго?
— Достаточно (умер в 1957 году в возрасте 66 лет. - Д. Г.). Официально объявили, что у него сердце болело, но есть версия, что Паулюса все-таки умочили в сортире «благодарные» немцы, потому что Германия ему не простила... Нет, не того, что попал в плен...
— ...а того, что свидетельствовал против своих?
— Да, и вышел почему-то на Нюрнбергский процесс в бабочке, в лакированных туфлях... Сидят партайгеноссе твои Кейтель, Йодль, Геринг в потертых маршальских и генеральских мундирах с оборванными эполетами и дырками от сорванных орденов, а ты почему появился в рубахе? Да потому, что товарищ Сталин свидетелем его выставил. Почему Риббентропа в Нюрнберге повесили?
— Много знал...
— Даже не так — много наговорил того, чего не следовало. Паулюс тоже все знал, но свидетельствовал и озвучивал только то, что надо, а кто-то лишнего наболтал...
— ...и Молотова вспоминал не к месту...
— Да-да, Риббентроп так и сказал: «Постойте, я же с вами пакт о ненападении подписал. Войну объявили другие...». (На Нюрнбергском процессе он заявил: «Когда в 39-м году я приехал в Москву к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана-Келлога, а дал понять, что если он не получит половину Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, я могу сразу же вылетать назад». - Д. Г.).
— Он же со Сталиным так поладил...
— Еще бы — шампанское пили, на брудера, то есть на брудершафт, поддавали.
— Фотографии есть...
— А как же! Мало того, вернувшись в Берлин, он признался (все было запечатлено и в германской показано хронике, немецкий народ это видел), что в Кремле чувствовал себя, как среди старых партийных товарищей, а это такой Сталину комплимент! Партийные товарищи! — ну, в доску свои кореша — и естественно, Риббентроп такого приговора не ожидал.
Как вообще описывал он появление Сталина в Кремле? Прибыв туда, Риббентроп не знал, что советский вождь вниманием его удостоит, до последнего момента не догадывался, и вот его куда-то ведут, открывается дверь, а там Сталин стоит — вау!
«ДОРОГОЙ ЛАЗАРЬ МОИСЕЕВИЧ, НАВЕРНОЕ, МЕНЯ РАССТРЕЛЯЮТ — И ПОДЕЛОМ, НО МЕНЯ-ТО НЕ ЖАЛКО, А ВОТ ВАС — ДО СЛЕЗ!»
— Я вообще про Сталина всякие интересные собираю истории, и передо мной какого-то невероятного масштаба открывается личность. Сталинские шутки — это жуткий такой черный юмор: ты в курсе, например, про туннель под Амуром?
— Нет...
— Я по Транссибирской магистрали через этот туннель ездил — кстати, в некоторых местах она проходит в трех километрах от китайской границы. Почему царь Николай II решил ее там проложить? Потому что чуть севернее — вечная мерзлота: БАМ, например, прямо по мерзлоте идет, так его корежит.
В общем, единственный — и страшный! — мост через Амур завершили 5 октября 1916 года: тогда по нему первый поезд прошел, демонстрируя мощь Российской империи (все-таки идет мировая война, а они магистраль такую построили). Об этом, кстати, я в своей новой книге «Змееед» написал (эту ремарку рекламой моих шедевров прошу не считать), так вот, Сталин понимает, что мост стратегический. На нем Дальневосточный фронт и Тихоокеанский флот, да весь Дальний Восток «висят», и если взорвут этот мост, сообщение прервется — и все, а там еще Комсомольск-на-Амуре, там мощнейшие заводы военные. Авиационные двигатели на одном конце страны делают, а самолеты — на другом, порознь самолеты и двигатели никому не нужны, короче, Сталин приказывает под Амуром копать, а вещь это жуткая. Кстати, рыли туннель и в районе Киева под Днепром — вы, сэр, должны это знать.
— И до сих пор он существует?
— Его не достроили, бросили, но какие-то следы сохранились: приедешь домой — разберись...
— ...со всеми...
— (Смеется). Да-да, и доложишь, так вот, на Транссибе это строительство завершили, но геология там очень тяжелая, река совершенно чудовищная — в Хабаровск, это дальше, по Амуру даже подводные заходили лодки. Когда по мосту едешь и смотришь вниз, видишь водовороты какие-то жуткие, но туннель рыть решили тут же, рядом с мостом — это 1937-1938 годы.
— Тех, кто кайлом и лопатой машет, хватало...
— Это да — великое очищение страны шло, и вот с двух берегов роют, роют, а в это время краевое управление НКВД получает план по количеству выявленных вредителей. Они его, разумеется, перевыполнили, специалистов всех замели, есть кому рыть, но...
— ...руководить некому...
— Что делать? Приезжает туда один вчерашний студент, который только что-то в Москве окончил, и его сразу начальником строительства назначают — были в биографиях такие моменты. Ну, если Устинов наркомом вооружения в 33 года стал, то строительство какого-то туннеля вообще мелочь...
— ...подумаешь!
— Поставили, в общем, парня, и хотя зеков-то у него хватает — лагеря и с той стороны, и с этой, — он понимает: опа! Чтобы стройкой такой управлять, нужно стоять у основ проекта, понимать, отчего трубу взяли именно такого диаметра, почему здесь у нас одна сталь, а там другая, а он же не в курсе, почему такие решения принимались, а остановить проходку и бетонирование, которые идут одновременно и с двух сторон, нельзя, потому что начинает капать. Только сверни работы — и все зальет, и он, понимая, что с ним уже кончено, берет лист бумаги и отбивает телеграмму народному комиссару путей сообщения товарищу Кагановичу, как когда-то Ванька Жуков на деревню дедушке.
— «Простите меня за все...».
— Нет, ни в коем случае! «Дорогой Лазарь Моисеевич! Пишет вам в Москву молодой начальник строительства, а дело тут вот какое. Конечно, все руководители, которых бдительные наши органы арестовали, гады и враги, их повязали правильно, но я на этой должности не потяну — точно, и заменить меня некем...
— ...поэтому верните, пожалуйста, их на время»...
— Даже не так. «Лазарь Моисеевич, скоро и меня заметут, потому как, если мы остановимся, здесь все зальет. Наверное, меня расстреляют, — что ж, и поделом, но меня-то не жалко, а вот вас, Лазарь Моисеевич, — до слез. Вы-то у нас народный комиссар путей сообщения, вам же нехорошо будет...». Получив такую телеграмму, Каганович озаботился...
«С ПИСАТЕЛЯМИ СТАЛИН ИГРАЛ, КАК КОТ С МЫШАМИ»
— Только что старшего брата расстреляли...
— ...который наркомом авиационной промышленности был, но он, по-моему, самоубийством покончил — или порешили его? (После того как Сталин сказал, что Михаил Каганович «якшался с правыми», Лазарь за него не вступился, но по телефону брату о недовольстве вождя сообщил, и в тот же день Михаил застрелился. — Д. Г.). В общем, такую телеграмму Лазарь Моисеевич получает и, сообразив, чем это грозит, идет к товарищу Сталину...
— «Меня-то, — говорит, — не жалко...
— (Смеется) ...и брата, вражину этого, тоже, но вам же, товарищ Сталин, проблема», и что Иосиф Виссарионович делает? Не может же он отбить в Хабаровское управление НКВД телеграмму с приказом террор прекратить: дескать, палочку перегнули, — это против него выйдет, и мудрый вождь пишет: «Начальнику строительства Иванову, главному инженеру Петрову (это тем, которые сидят. - В. С.). Поздравляю вас и весь ваш коллектив строителей с выдающейся трудовой победой — проходкой 175-го с половиной метра. Весь советский народ радуется вместе с вами и с волнением ждет новых свершений», и сразу же местный НКВД отпускает всех спецов по туннелям, на персональных машинах их доставляют на место прежней работы, и строительство успешно завершается.
Вот сталинский подход! — он никогда виновным себя не признавал, никогда не давал противоречивых приказов...
— ...а просто любил слать телеграммы...
— Правильные телеграммы, а любимая моя история про Сталина с Комитетом по Сталинским премиям связана. Иосиф Виссарионович — он же и в архитектуру вникал, и в поэзию, и в балет, и вот собирают в этом комитете писателей, и они решают, кому Сталинскую премию первой степени дать — 100 тысяч рублей, кому второй степени — 50 тысяч, а кому третьей...
— ...25 тысяч...
— ...а у генералиссимуса между тем очень правильно, как на любом военном совете, было заведено... У нас в батальоне, допустим, младшие по рангу высказывались всегда первыми, чтобы нос по ветру не держали, а командиру батальона это удобно....
— ...послушать, чем кто живет и дышит...
— ...и лучшие идеи, не исключено, позаимствовать...
— ...чтоб дураком не выглядеть...
— Так точно. Сначала идет взводный, затем ротный, за ними начальник штаба батальона слово имеет, а потом командир батальона говорит: «Поступим вот так», и именно так любой военный совет проходит, но вернемся к писателям, которые решают, кому Сталинские премии присудить. Все они свою точку зрения излагают (примерно так же, по рангу), а товарищ Сталин взад-вперед ходит...
— ...«Товарищ Сталин, вы большой ученый...».
— На этом совете, замечу, нельзя промолчать, потому что Иосиф Виссарионович скажет (подражая его голосу): «Народ вас направил сюда такие важные вопросы решать, а вы молчите, товарищи». Или спросит: «А что вы по данному поводу думаете?», а советские классики уже представляют, что Сталину нравится...
— ...и знают, чем его гнев пахнет...
— Допустим, решается вопрос о романе, где воспет сбор хлопка в Узбекистане... Встает один писатель и говорит: «Я считаю, что товарищ такой-то заслуживает Сталинской премии первой степени». Встает второй: «Принимая во внимание трудовой запал этого произведения, предложение первого оратора поддерживаю», и так идет все по нарастающей, а Иосиф Виссарионович ходит, слушает...
Наконец все уже высказались... «Товарищи, кто считает, что такому-то нужно Сталинскую премию первой степени присудить, прошу голосовать» — и вдруг подает голос Сталин: «Товарищи, не спешите! Вы хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который не понимает до конца роль Коммунистической партии». Все в ужасе: «О Господи!» (хватается за голову) — это же всему составу комитета верный расстрел, а Иосиф Виссарионович продолжает: «Хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который развелся с женой и живет с какими-то нехорошими женщинами». Все в шоке: «Это же моральное разложение!». — «Хотите присудить Сталинскую премию первой степени человеку, который во время приема разговаривал с английским послом две минуты, и мы не знаем, о чем»...
Тишина, только один человек ходит туда-сюда и трубкой попыхивает. Наконец, паузу он прерывает: «Я, товарищи, предлагаю Сталинскую премию второй степени присудить» — это Сталин, он играл с ними, как кот с мышами, то есть напугал их до полусмерти и вдруг такой неожиданный получился финал: не первой степени, а второй.
«КОГДА МЕНЯ СПРАШИВАЮТ: «ПОД ЧТО ПИШЕШЬ?», Я ОТВЕЧАЮ: «ИНОГДА ПОД ВОДОЧКУ, А ЧАЩЕ ВСЕГО — ПОД ВЫСОЦКОГО»
— Книги «Ледокол» и «Аквариум» являются сегодня вершиной творчества Виктора Суворова, а как ты считаешь, появится из-под твоего пера нечто, что сможет по популярности их переплюнуть?
— Самая любимая моя книга — потому что у писателя есть любимая и есть...
— ...популярные...
— ...это «Контроль»: она греет мне душу гораздо больше «Аквариума». Выложился я в ней полностью, и проблема моя в том, чтобы... Кстати, если кто-то возьмется снимать по ней фильм, у меня есть сценарий, и без ложной скажу скромности: в нем все необходимое для любых премий заложено.
— Это что же — заявка на первую степень?
— Вроде того (смеется). Последняя моя книга «Змееед», которая сейчас в Москве издана, — это предисловие как бы к «Контролю» (есть еще его продолжение под названием «Выбор»), но «Контроль» вне конкуренции, и когда очень-очень мне плохо, я все-таки открываю книжечку и начинаю читать, и любимая супруга моя вдруг говорит: «Эй, ты, немножечко отвлекись. Нехорошо, понимаешь, себя так любить» — ну что тут поделаешь?
Появится ли что-то свое еще? Ну, конечно: куда же мы денемся? — но то, как написан «Контроль», повторить уже не смогу. Как-то нехорошо эмоции, которые туда вложены, дублировать, а подняться над этим сочинением, над собой, не получается. Это вершина моя — вот знаешь, когда летчик-истребитель хочет на максимальную высоту подняться, он совершает маневр под названием «динамическая горка». За счет того, что накопленная на «горке» кинетическая энергия суммируется с тягой двигателей, самолет способен теоретический свой потолок превысить, но он может рвануть туда, вверх, и оттуда упасть — вот и у меня рывок такой был, а выше теперь как-то не получается, но и ниже не хочется.
— «Выше гор могут быть только горы»...
— Это гениальная фраза, но за ней следует уточнение: «...на которых еще не бывал», поэтому, когда меня спрашивают: «Под что пишешь?», я отвечаю: «Иногда под водочку, а чаще всего — под Высоцкого».
— Во всяком случае, не под диктовку британской разведки точно...
— Еще, кстати, под Городницкого, под Круга.
— Под Круга? Ого!
— Его «Электричку» страшно люблю — гениальная вещь! — ну и «Фраера»: «Что ж ты, фраер, сдал назад? Не по масти я тебе...» — это же чудо!
Из книги Виктора Суворова «Кузькина мать».
«Теперь о главном, а что для меня главное? Главное — «Ледокол».
В Советском Союзе изучение Великой Отечественной запрещалось и преследовалось. Песни задушевные о войне петь — это пожалуйста, уродливую бабу в Сталинграде слепить — денег не жалко, а то, что бетон через пару десятков лет растрескается и статуя на рукотворном кургане неизбежно накренится и просядет — это никого не волновало. Давай бюджет сейчас, а проблемы грядущие поколения пусть решают, так вот: государство наше родное на курганах циклопических идолов возводило, денег на то не жалело, чтобы патриотизм подстегнуть (и бюджет распилить), а к архивам военных лет доступ закрыло намертво. Это мое внимание и привлекло: война вроде бы и Великая, вроде бы и Отечественная, да только в детали вникать не рекомендуется. Что-то там прячут — интересно, а что именно?
Сижу в академии на лекции, и матерый волк агентурного добывания объясняет мне, какие признаки должен искать разведчик, чтобы определить, готовит супостат нападение или нет. Среди этих признаков: противник подтягивает к границе штабы и командные пункты, узлы связи и стратегические запасы топлива, боеприпасов и инженерного имущества, аэродромную сеть разворачивает, а следующую лекцию другой полковник о нашей вопиющей глупости 1941 года читает: ничего не соображающие сталинские генералы и маршалы подтянули к границе штабы и командные пункты, узлы связи и стратегические запасы топлива, боеприпасов и инженерного имущества, аэродромную сеть развернули. Одновременно строили в западных районах страны 254 аэродрома! Да с бетонными полосами! Завезли туда топливо, продовольствие, бомбы, землянок нарыли, палаток наставили...
Немцы на все готовенькое пришли: на складах картошка тоннами, капуста в бочках, в санчасти — бинты, даже и бомбы советские фашистам сгодились: самолету один черт, какие под него вешают. Не было бы этих аэродромов — не было бы немецким летчикам такого раздолья в нашем небе, особенно в распутицу, и все мы над глупостью товарища Сталина и его военачальников смеялись.
Над нами до сих пор весь мир смеется, а смеяться не надо — не для Гитлера и его асов те аэродромы готовили, а для внезапного по нему удара, и ничего в том зазорного нет — это же Гитлер!
Не надо семь пядей во лбу иметь, чтобы сообразить: Сталин готовил нападение, а уяснив это, можно брать любой аспект подготовки страны к войне, и невооруженным глазом доказательства этому простому предположению увидим. Вот были в мирное время подготовлены партизанские отряды — их прямо перед войной разогнали. Почему? Да потому, что на чужой территории воевать собирались. Неимоверное количество парашютистов, которые в оборонительной войне вовсе не нужны, обучили — зачем? Да все затем же.
Множество вопросов в своих книгах я не рассматривал — тема-то неисчерпаемая, но возьмите любой непонятный, и «Ледокол», как золотой ключик, ответ вам откроет.
Мне говорят: в настоящей науке не так действуют — сперва собирают факты, затем анализируют их, потом выводы делают, а у тебя наоборот: сначала вывод сделал, а потом щелкаешь им как орешки любые факты — это не научный подход!
Это и впрямь подход не научный: это подход разведывательный — какую-то мелкую странность, пустячок какой-то усечь. Вот веточка на тропинке поломанная — отчего бы вдруг? Найти этому странному факту объяснение нужно, а уж тогда станет понятно и все остальное. Кстати, так не только разведка действует — про Шерлока Холмса книжки читали? Вот! — этот самый Холмс тоже внимание на какие-то странные соринки, травинки и пятнышки обращал, логику находил в вещах на первый взгляд нелогичных, и тогда все остальные факты становились понятными.
Аналитик военной разведки как следователь работает — никто ему логику событий раскрывать не будет (в том его работа и заключается, чтобы логику эту найти), и сейфов перед разведчиком никто распахивать не станет. Кстати, и перед историком тоже, потому историк и разведчик — профессии смежные, их задача — в хранилища тайн проникнуть, а если не выходит к бумагам тем доступ получить, тогда остается лишь вычислить тайны, которые в сейфах и хранилищах прячут. Постижение тайн истории — это разведка прошлого, и храбрости историку требуется никак не меньше. Рискует он, как и разведчик, жизнью: голову ведь оторвать могут или еще что-нибудь.
«Ледокол» я сел писать в первую же после ухода ночь — думал в одну статью уложиться. Написал, но сообразил, что для ее понимания еще две поясняющих нужны статьи, а для их понимания — еще четыре. Статьи множились, превращаясь в главы, однако надо было на что-то жить. Пришлось, не прекращая работы над главной темой, выдвинуть на первый план другую. За несколько месяцев «Рассказы освободителя» написал — для этого не надо было составлять картотеки, собирать заново сведения о дивизиях и корпусах, о генералах и маршалах, перечитывать книги отрочества и юности.
«Рассказы освободителя» — о том, как был я курсантом, как на гауптвахте сидел, как сортиры генеральские чистил, как стал офицером, как братскую страну, которая с верного пути свернуть норовила, освобождал.
Найти литературного агента, издателя, переводчика, проверять перевод, редактировать, — все это требует времени, терпения и нервов. Книжка вышла только в 1981 году, и издатель настаивал, чтобы она была опубликована под моим настоящим именем. В этом случае, дескать, она гарантированно станет бестселлером, и для того все условия были: в нейтральной Швейцарии пропал советский дипломат Владимир Резун с женой и двумя детьми.
Дипломат — это не частное лицо, а официальный представитель своей страны, исчезновение дипломата любого ранга — сенсация. «Холодная война» в самом разгаре, две сверхдержавы противостоят друг другу по всему миру от Кубы и Чили до Египта и Сирии, от Индонезии и Вьетнама до Чехословакии и Германии, в любой момент может возникнуть обострение с непредсказуемым исходом для всего человечества — такое уже не раз бывало, а переговоры о ядерных зарядах и средствах их доставки, о подводных лодках и противоракетной обороне, о танках и пушках идут в Женеве, в стенах Постоянного представительства СССР при отделении ООН, и вот пропал не просто дипломат из какого-то посольства, а из этого самого Постоянного представительства СССР, и Форин Офис заявляет, что беглецу убежище в Великобритании предоставлено.
Радио, телевидение, пресса в нетерпении и готовности: вот первые полосы газет, вот обложки журналов для фотографий, вот в сводках новостей эфирное время, но беглец молчит. В прессе — самые невероятные версии случившегося, все объяснения ищут, почему нет публичных выступлений с обличениями и разоблачениями. Высказывают предположения, что дипломатия для Резуна только прикрытием какой-то тайной деятельности была, — это еще интереснее.
В прессе даже робкая версия появилась: а уж не из ГРУ ли он?
Из КГБ перебежчиков много, а из ГРУ последний раз человек 32 года назад убежал, в 1946 году. Кроме того, из ГРУ был полковник Пеньковский, но он не убежал, и если этот из ГРУ, то... Издатели обращаются в Форин Офис — вот контракты, готовы купить книгу, если он вздумает ее писать. Платим сейчас, платим обильно, неважно, что в той книге будет, главное — скорее, и чтобы на обложке имя автора было: Владимир Резун! — но я так и не появился ни на экранах, ни на первых полосах газет: Владимир Резун пропал навсегда.
Пробиваться в литературу я решил не на гребне дешевой сенсации, а, так сказать, «на общих основаниях», и найти путь к читателю не именем на обложке, а содержанием книг, поэтому начал с нуля: вот книга автора, которого никто не знает.
Пробиться оказалось весьма непросто — после многих попыток нашел, наконец, издателя, взявшегося опубликовать книгу неизвестного автора о Советской Армии. Однажды он меня спросил: «А ты, случаем, не Резун?» — и, узнав, что это так, возрадовался: да мы сейчас под настоящим именем! да мы бестселлер миру предъявим! — однако я не хотел никому доставлять неприятностей, потому твердо решил — только под псевдонимом, но если так, то аванс будет мизерным, тиражи — уж как получится, и никаких гарантий успеха.
Я стоял на своем: только под псевдонимом, и тогда вопрос возник: под каким? Издатель предложил: должно быть что-то русское, лучше в три слога и чтобы как-то с армией было связано, но чтобы читатель не знал, как именно: что-то где-то слыхал, но не уверен.
Я сообразил: Калашников! Он: «Нет, этого мы знаем, да и слогов четыре — надо короче». Я: Суворов. «А это кто?» — спросил он. «Да был такой», — я ответил.
Так и порешили. Я-то думал, один раз пошучу, а потом что-нибудь серьезное придумаю. До Советского Союза мои опусы все равно никогда не дойдут, а тут, в Британии, про Суворова знают не больше, чем про гениального полководца виконта де Тюренна, маршала Франции, и вот один мудрый разоблачитель меня уел: пишешь ты под своим именем или под псевдонимом — гонорар-то ведь все равно одинаковый! Вот оно, доказательство: не сам ты книжки пишешь!
Мил человек, псевдоним я выбирал только для первой книги — для той, которая про киевскую гауптвахту, и Валера Симонов, мой хороший приятель по Киевскому высшему общевойсковому командному училищу, а впоследствии начальник разведки армии, вот что написал: «Лично я, читая книгу «Освободитель», был поражен, с какой точностью автор изобразил киевскую гарнизонную гауптвахту. Не скрою, самому мне пришлось там отсидеть в общей сложности 50 с лишним суток» («Московская правда», 31 июля 1994 года), но если верить не моему другу, на порядок больше моего там отсидевшему, а разоблачителю, то выходит, что русский человек (с украинскими корнями), который там побывал и через это прошел, рассказать о своих впечатлениях не способен, и только мудрые британцы, которых там не было и которые генеральские сортиры не чистили, за меня смогли это все описать. Не иначе, точность повествования достигнута не мной, а проникшей в те сортиры вездесущей британской разведкой.
И имя на обложке, гражданин разоблачитель, вещь не последняя: под своим именем напиши — одни гонорары, под псевдонимом — совсем другие. Не понимать это может только тот, кто дела с издательским миром никогда не имел, так вот: имя автора (настоящее или псевдоним) часто важнее содержания.
В моем случае ситуация выглядела просто.
Существовала в мире великая сверхдержава по имени Советский Союз, вожди которой учили всех, как надо жить, танками навязывая свой порядок, но в собственной стране не могли обеспечить население одеждой и обувью.
Сверхдержава бесплатно завалила мир танками Т-54, пулеметами Владимирова и автоматами Калашникова, ракетами С-75 и гранатометами РПГ-7, но была не способна себя прокормить.
Сверхдержава помогала всем, от Анголы и Эфиопии до Мозамбика и Ливии, но была не способна построить жилье для своих офицеров.
Сверхдержава первой проложила дорогу в космос, но никак не могла обеспечить свои школы теплыми сортирами, а родильные дома — горячей водой.
Ради победы коммунизма на Кубе сверхдержава чуть было не ввергла мир в ядерную катастрофу.
Сверхдержава держала своих кормильцев в колхозах, не давая им внутренних паспортов, чтобы не разбежались, и вела упорную борьбу за свободу угнетенных народов Азии и Африки.
Сверхдержава не платила своим мужикам денег, а если потом и стала платить, то на эти деньги ничего невозможно было купить, и эта же сверхдержава каждый год вывозила сотни тонн золота в США в обмен на зерно: пускай американский фермер будет богат и счастлив, пускай купит себе дом, автомобиль и трактор.
Сверхдержава вела смертельную борьбу против капитализма, заявив на весь мир устами своего вождя: «Мы вас похороним!» — но если сверхдержава похоронит проклятых капиталистов, кто же ее будет кормить?
Так вот, из Генерального штаба этой сверхдержавы бежал офицер и написал о Советской Армии книгу. Представьте, что издатель объявляет: вот его настоящее имя, вот фотография, вот биография — в этом случае интерес обеспечен. Успех книги в те годы, в той обстановке зависел только от имени на обложке, а вот другая ситуация: выходит та же самая книга о Советской Армии, но об авторе известно только то, что зовут его, например, Македонский Александр Сергеевич. И читатель, и критики к такой книге, понятно, с недоверием отнесутся, и гарантировать успех в этом случае никак нельзя, потому и аванс жиденький.
Я хотел, чтобы книгу оценили не по имени на обложке, а по содержанию.
И ее оценили. И она стала бестселлером.
После того ситуация изменилась на противоположную.
Теперь читатель хочет новых книг, на обложке которых это странное имя стоит, и предложи издателю писать под другим псевдонимом или даже под настоящим именем, а он уже не согласится.
Пока «Освободителя» переводили, пока готовили к изданию, — а дело это долгое и муторное, — я вторую книгу сочинил, новый псевдоним придумал, но издатель отрезал: «Поздно, братец, ты теперь знаменит под псевдонимом Суворов».
...В 1985 году я завершил «Ледокол», но хотя издательств тут много, опубликовать книгу не удалось. Несколько фрагментов я поместил в газете «Русская мысль», в журнале «Континент» и в журнале Королевского консультативного института по вопросам обороны (Royal United Services Institute for Defence and Security Studies), упорно искал издателя, а работу над книгой тем временем продолжал — добавлял новые главы, переписывал старые. Книгу впервые удалось опубликовать на немецком языке в 1989 году и на английском — в 1990-м: на русском за рубежом «Ледокол» так никогда и не вышел. Брались некоторые, а потом заявляли, что надо бы стиль изменить, а то не научный какой-то.
Я им: а научного мне не надо — книги-то для кого пишем? Правильно — для народа, так вот и давайте писать тем языком, который нашему народу понятен и близок. Ученым писать языком ума не надо — на это любой академик способен, а вот вы попробуйте так написать, чтобы и школьникам, и домохозяйкам, и солдатам, и офицерам, и лесорубам, и музыкантам интересно было.
Совершенно преднамеренно я не стал свою теорию доказывать на поле академическом, не стал спорить с нашими высоколобыми и мудрыми — писал так, чтобы мысль моя дошла до широких народных масс, а уж они пусть высоколобым вопросы задают и ответа от них требуют.
Тем временем в Советском Союзе разбушевалась так называемая гласность, под прикрытием которой архивные документы уничтожались тоннами. Журнал «Нева» опубликовал «Аквариум» и обратился ко мне: давай-ка еще что-нибудь! Я им: так ведь не напечатаете, а они: давай, свобода слова у нас. Дал я им «Ледокол», и... тишина повисла. Звоню через месяц: ну как? Отвечают, что здорово, только вот даты такой нет, к которой публикацию можно бы приурочить. Идут месяцы, дата подходит: 50-я годовщина начала Великой Отечественной. Звоню: ну так как? Понимаешь, отвечают, не можем же мы к такой дате ветеранов обидеть.
После этого снова все замерло, и причина все та же: даты, к которой приурочить можно, нет, а если просто так публиковать, кто же это читать будет? Так никто и не решился, даже после того, как Советский Союз рухнул.
Издавать «Ледокол» взялся Сергей Леонидович Дубов и все сомневался: каким должен быть тираж? Человек он был осторожный, рисковать не любил, потому сначала робкий заход сделал — всего 320 тысяч (потом сообразил, что мало, и пока печатали пробный тираж, добавил первый миллион).
Вот уже четверть века «Ледокол» опровергают, казалось бы, зубодробительным аргументом: один человек такое написать не мог — тут группа экспертов из британской разведки работала.
Прием старый, ему много сотен лет. Когда ребятам из Святейшей Инквизиции — тем самым, у которых холодные сердца и горячие головы, нечем было крыть, они объявляли: да это не ты писал, твоей рукой Диавол водил! — вот и все, и поди докажи, что это не так. Тем этот ход и хорош, что позволяет сразу от обсуждения существа вопроса уйти: это творение Диавола — о чем еще спорить?
Так вот, использование аргумента про британскую разведку — проявление трусости и попытка увернуться от обсуждения действительно важных вопросов. Я вот уже скоро 30 лет требую: выставьте против меня группу экспертов, сшибемся под телекамерами, а народ рассудит, но ни министр обороны России, ни начальник Генерального штаба, ни президент Академии наук, ни вышестоящие вожди пока на сей призыв не откликнулись и не откликнутся никогда, потому, что их точка зрения нелогична и глубоко аморальна.
Они отстаивают два взаимоисключающих постулата: первый — Красная Армия спасла Европу от нацизма и второй — Советский Союз был верным союзником Гитлера, никогда на Германию нападать не стал бы, никого освобождать не собирался и не замышлял.
Зачем это делается? Зачем вожди и их идеологическая обслуга с остервенением доказывают недоказуемое? Да затем, что остатки былой мощи и богатства страны разворовать надо, но воровать у людей умных не просто, потому нужно их одурачить, и вот результат — десятки миллионов дружно повторяют: Советский Союз освободил Европу от коричневой чумы, но освобождать не хотел, да и был не способен на это, потому что оказался совершенно к войне не готов.
Дружба и сотрудничество с Гитлером, соучастие в его преступлениях, поставки стратегического сырья, без которого ведение войны и захват Европы были бы невозможны, — это наш национальный позор. Я поломал свою судьбу, изломал судьбу родным, друзьям, близким ради того, чтобы доказать и стране, и миру: союз с Гитлером был тактическим приемом, отвлекающим маневром, а стратегический замысел Сталина — разгром Германии и освобождение Европы от коричневой чумы.
Быть другом Гитлера — срам и запредельная мерзость.
Напасть на Гитлера — дело святое.
Заявляя это, я спасаю честь своей страны, народа и армии — об этом все мои книги».
Киев — Лондон — Киев
(Продолжение в следующем номере)
Комментарии
Отправить комментарий