Культурная война США с Россией
The American Conservative, США
Культурная война США с Россией
8717596
Совсем недавно в этом блоге, говоря о сомнительных отношениях команды Трампа с российскими чиновниками, я описал Россию как «враждебную иностранную державу». Некоторые из вас стали возражать, заявляя, что Россия вполне дружелюбна. Это совершенно не соответствует действительности. Я хотел бы, чтобы отношения США и России были более дружественными, но друг для друга мы все равно остаемся враждебными иностранными державами. Ведь именно Соединенные Штаты после холодной войны толкали НАТО к российской границе. Может быть, у нас были веские причины для этого (или нет), но россияне вполне рационально считают это враждебным шагом.
На прошлой неделе в журнале Atlantic Сигал Сэмюэл писала о российском (и восточно-европейском) беспокойстве относительно враждебности Америки на линии фронта культурной войны:
«Во многих странах центральной и восточной Европы люди беспокоятся о влиянии Америки на Россию и на их собственные страны — и они хотят, чтобы Россия дала отпор, согласно данным нового большого опроса Pew Research Center.
Результаты опроса — опубликованные, по стечению обстоятельств, всего через несколько часов после того, как министр иностранных дел России Сергей Лавров посетил Белый дом и пошутил об увольнении Коми — показывают, что многие страны, в которых большинство составляют православные христиане, считают Россию важным амортизатором против влияния Запада. Поскольку исследование проводилось в период между июнем 2015 года и июлем 2016-го, до избрания Трампа, оно не отражает никаких сдвигов общественного мнения, которые могла бы спровоцировать его администрация. И все же опрос предлагает вразумительные выводы относительно того, как воспринимают Америку, и как это восприятие согласуется с религиозной принадлежностью».
Существует ряд неоднозначных причин того, почему православные народы рассматривают Запад как угрозу, в том числе экономических. Однако:
«Но восприятие столкновения ценностей выходит за пределы всевозможных экономических моделей. По словам Файфер Нобл, среди россиян бытует мнение о том, что они сохраняют цивилизацию, будь то посредством консервативных гендерных и сексуальных норм, в поддержку которых они выступают; литературы, которую выпускают; или солдат, которых каждое поколение посылают на войну. „В русской культуре есть свой канон, и он впечатляет, — сказала она. — У них есть Толстой и Достоевский. У них есть иконография. Идея страдания выступает у них в качестве культурной ценности — и они чувствуют, что тоже в этом выигрывают“.
Сергей Чапнин, бывший редактор официального издания Русской православной церкви, согласился с тем, что многие россияне чувствуют, что их страна не только является неотъемлемой частью европейской культуры, но и превосходит ее. (И действительно, как показал опрос, 69 процентов говорят, что их „культура превосходит другие“). „У нас есть желание сотрудничать с Европой и называть Европу врагом, — заявил он. — Эти два фактора существуют в массовом сознании россиян одновременно“. Но он также предупредил, что этой психологической напряженностью „манипулируют политики“, обращаясь иногда к прозападному чувству, а иногда — к антизападному, ради достижения собственных целей».
Да, само собой. Но это не означает, что психологической и культурной напряженности нет, и она не важна. Американцам очень трудно думать о себе иначе, чем о тех, кто несет свет и добро другим народам. В том же духе многие из нас (особенно светские либералы) воспринимают сопротивление американским ценностям — и, если брать шире, светским западным ценностям — как намек на бессмысленные предрассудки. Предположение о том, что западные ценности являются общечеловеческими, чрезвычайно сильно.
Эти ценности обладают глобальной мощью не столько потому, что они истинны (хотя это возможно), сколько потому, что зародились в наиболее экономически и культурно могущественных государствах планеты, особенно в Соединенных Штатах. Рышард Легутко, польский католический политический философ, пишет о том, что западный либерализм появился, чтобы имитировать принудительные и несправедливые порядки вытесненного им в восточной Европе коммунизма. Культурный империализм — вещь реальная, и менее империалистической не станет, даже скрывая агрессивность от агрессоров. Как выразился Легутко, «либерально-демократический человек, особенно интеллектуал или художник, учиться соглашается весьма неохотно, зато учить других рвется весьма рьяно».
Когда дело касается православного христианства и православных людей, многие западники предполагают, что православные схожи с нашими христианами, за исключением того, что они используют больше ладана и обладают более выраженными этническими чувствами. Я тоже раньше был таким, пока в 2006 году не принял православие. Тогда один парень из моего прихода посоветовал мне запастись терпением, так как моему мозгу потребуется как минимум 10 лет, чтобы переключиться на православный образ мышления. Я его тогда не понял. Я думал, привыкнуть к нескольким догматическим изменениям и новому способу отправления религиозных обрядов будет просто. Далеко не так. Православие — не просто набор тезисов, а образ жизни — и он по большей части не обусловлен опытом современности, подобно западному христианству.
Я здесь не для того, чтобы спорить, хорошо это или плохо, хотя как по мне, так скорее хорошо. Я хочу сказать, что цивилизация православных христиан значительно отличается от западной, которая предполагает, что правильной социальной моделью является либеральный индивидуализм.
В США, например, на религиозную культуру весьма сильно повлиял евангельский протестантизм, Просвещение и капитализм — все современные явления, понимающие религию с точки зрения индивидуализма и свободы выбора. Православным культурам присуща гораздо более традиционная форма христианства и нравственности, а религия воспринимается в гораздо более общих чертах — что можно было наблюдать на Западе до Реформации и Просвещения. Патриарх Кирилл, глава Русской православной церкви, очень правильно описал основной принцип современной западной культурной жизни как утверждение права на свободу выбора, который предусматривает снижение роли религии в общественной жизни. Далее Кирилл заявил следующее:
«Нельзя сказать, что мы живем в абсолютно мирной среде. И сегодня происходят битвы, которые проходят без грохота пушек, а враг, который нам угрожает, не пересекает наши границы явно. Но мы все вовлечены в то, что в православной традиции называется „невидимой бранью“. Каждый сегодня участвует в этой брани. Нам предлагают хаос, но мы не должны покупаться на эти рекомендации и участвовать в создании хаоса… нам предлагают грех, разрушение нравственных основ».
Вот что написал профессор права Марк Мовсесян в научной статье о различиях между Западом и православным Востоком, а также о значении прав человека:
«[В социальном учении Русской православной церкви] амбивалентность в отношении прав личности и ее акцент на религиозное сообщество отражают центральные темы православной мысли, которая не признает индивидуализм западного типа. И дело не просто в отказе от «крайностей индивидуализма» в отношении западных коммунитаристов. Православие часто выражает несогласие с самой идеей независимой личности как субъекта права. Православная мысль подчеркивает относительность «я»: личность определяется отношениями с другими членами церкви. Как пишет Дэниэл Пэйн, «православная традиция понимает человека с точки зрения церкви, а не индивидуальности.» В результате традиция не соглашается с принятой на Западе идеей индивидуальных прав. «Если в православной политической культуре и есть понятие права, — поясняет Пейн, — речь идет не об отдельных правах, а о „группах прав“.
Более того, православная мысль объединяет религиозную и национальную принадлежности сильнее, чем это происходит на Западе. Что и говорить, на Западе религия может служить маркером национальной и культурной идентичности — взять хотя бы Италию и Польшу. А в православных странах гражданство не имеет непосредственной связи с религией; формально можно быть гражданином России, не являясь православным христианином. Но в православном мире религия и национальная принадлежность переплетаются особо мощно. В России, например, существует „общепринятая идея“ — „которую разделяют политики, интеллигенция и духовенство“, — что православие является наиболее существенным фактором национального самосознания. Другие исторические и этнические факторы рядом с ним меркнут. То же самое можно сказать и о других православных странах, таких как Греция».
Западникам осознать это тяжело — в том числе обратившимся, как и я, в православие. Я, к примеру, недоволен ограничением свободы вероисповедания в России, особенно в том, что касается христианских меньшинств. Но это потому, что мое представление о взаимосвязи религии с обществом европеизировано. Как говорит в той же научной статье юридического сборника Мовсесян, нынешнее учение католической церкви о религиозной свободе также наполнено индивидуализмом современности.
Суть данной записи моего блога не в том, чтобы спорить о превосходстве одной модели над другой. У обеих есть и сильные стороны, и слабые. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что неприятие православными странами либеральных идей Запада (прав геев или свободы вероисповедания) не является проявлением ханжества, а обусловлено принципиально иным взглядом на сущность человека, церкви и общества. Они считают войну Запада с их традициями под знаменем светского либерализма актом агрессии — и они правы. А многие западники, напротив, воспринимают свои поступки как правозащитную деятельность, как борьбу за основные свободы против ханжества. Но для этого необходимо признать современный западный способ видения мира стандартным — а это уже является актом культурного империализма.
С другой стороны, культурный империализм иногда оправдан. Англичане-колонизаторы, к примеру, сделали благое дело, когда в XIX веке положили конец древнему индийскому обряду Сати (самосожжение вдов на погребальном костре их усопших мужей). И все же в условиях культурного империализма следует использовать самоанализ и понимать, как другие цивилизации воспринимают нашу культурную гегемонию.
Современная Америка действует в основном по принципу, выявленному в 1992 году судьей Энтони Кеннеди в деле «Организация "Запланированное материнство" против Кейси»:
«В основе свободы лежит право на определение своей собственной концепции существования, смысла вселенной и тайны человеческой жизни».
Оставив без внимания юридическую и философскую непоследовательность данного заявления, а также скрытое в нем принуждение, оно весьма точно резюмирует отношение американцев к взаимосвязи общества и религии и всему трансцендентальному. Православные страны справедливо отвергают его как глубоко чуждое их традициям и образу жизни. В православном понимании то, что предлагает Кеннеди — и не свобода вовсе, а форма рабства. Опять же, я не пытаюсь убедить вас, что православная точка зрения верна, а только подчеркиваю, что несогласие православных стран с западными активистами «прав человека» — вопрос не только самозащиты, но и защиты от лжи, которая, как они искренне верят, может разрушить всю структуру общества.
Род Дреер — старший редактор American Conservative. Он писал и редактировал статьи в New York Post, Dallas Morning News, National Review, South Florida Sun-Sentinel, Washington Times и Baton Rouge Advocate. Комментарии Рода были, среди прочего, опубликованы в Wall Street Journal, Commentary, Weekly Standard, Beliefnet и Real Simple. Он также появлялся на NPR, ABC News, CNN, Fox News, MSNBC и BBC. Живет в Сент-Фрэнсисвилле, штат Луизиана, с женой и тремя детьми. Автор двух книг, The Little Way of Ruthie Leming и Crunchy Cons.
На прошлой неделе в журнале Atlantic Сигал Сэмюэл писала о российском (и восточно-европейском) беспокойстве относительно враждебности Америки на линии фронта культурной войны:
«Во многих странах центральной и восточной Европы люди беспокоятся о влиянии Америки на Россию и на их собственные страны — и они хотят, чтобы Россия дала отпор, согласно данным нового большого опроса Pew Research Center.
Результаты опроса — опубликованные, по стечению обстоятельств, всего через несколько часов после того, как министр иностранных дел России Сергей Лавров посетил Белый дом и пошутил об увольнении Коми — показывают, что многие страны, в которых большинство составляют православные христиане, считают Россию важным амортизатором против влияния Запада. Поскольку исследование проводилось в период между июнем 2015 года и июлем 2016-го, до избрания Трампа, оно не отражает никаких сдвигов общественного мнения, которые могла бы спровоцировать его администрация. И все же опрос предлагает вразумительные выводы относительно того, как воспринимают Америку, и как это восприятие согласуется с религиозной принадлежностью».
Существует ряд неоднозначных причин того, почему православные народы рассматривают Запад как угрозу, в том числе экономических. Однако:
«Но восприятие столкновения ценностей выходит за пределы всевозможных экономических моделей. По словам Файфер Нобл, среди россиян бытует мнение о том, что они сохраняют цивилизацию, будь то посредством консервативных гендерных и сексуальных норм, в поддержку которых они выступают; литературы, которую выпускают; или солдат, которых каждое поколение посылают на войну. „В русской культуре есть свой канон, и он впечатляет, — сказала она. — У них есть Толстой и Достоевский. У них есть иконография. Идея страдания выступает у них в качестве культурной ценности — и они чувствуют, что тоже в этом выигрывают“.
Сергей Чапнин, бывший редактор официального издания Русской православной церкви, согласился с тем, что многие россияне чувствуют, что их страна не только является неотъемлемой частью европейской культуры, но и превосходит ее. (И действительно, как показал опрос, 69 процентов говорят, что их „культура превосходит другие“). „У нас есть желание сотрудничать с Европой и называть Европу врагом, — заявил он. — Эти два фактора существуют в массовом сознании россиян одновременно“. Но он также предупредил, что этой психологической напряженностью „манипулируют политики“, обращаясь иногда к прозападному чувству, а иногда — к антизападному, ради достижения собственных целей».
Да, само собой. Но это не означает, что психологической и культурной напряженности нет, и она не важна. Американцам очень трудно думать о себе иначе, чем о тех, кто несет свет и добро другим народам. В том же духе многие из нас (особенно светские либералы) воспринимают сопротивление американским ценностям — и, если брать шире, светским западным ценностям — как намек на бессмысленные предрассудки. Предположение о том, что западные ценности являются общечеловеческими, чрезвычайно сильно.
Эти ценности обладают глобальной мощью не столько потому, что они истинны (хотя это возможно), сколько потому, что зародились в наиболее экономически и культурно могущественных государствах планеты, особенно в Соединенных Штатах. Рышард Легутко, польский католический политический философ, пишет о том, что западный либерализм появился, чтобы имитировать принудительные и несправедливые порядки вытесненного им в восточной Европе коммунизма. Культурный империализм — вещь реальная, и менее империалистической не станет, даже скрывая агрессивность от агрессоров. Как выразился Легутко, «либерально-демократический человек, особенно интеллектуал или художник, учиться соглашается весьма неохотно, зато учить других рвется весьма рьяно».
Когда дело касается православного христианства и православных людей, многие западники предполагают, что православные схожи с нашими христианами, за исключением того, что они используют больше ладана и обладают более выраженными этническими чувствами. Я тоже раньше был таким, пока в 2006 году не принял православие. Тогда один парень из моего прихода посоветовал мне запастись терпением, так как моему мозгу потребуется как минимум 10 лет, чтобы переключиться на православный образ мышления. Я его тогда не понял. Я думал, привыкнуть к нескольким догматическим изменениям и новому способу отправления религиозных обрядов будет просто. Далеко не так. Православие — не просто набор тезисов, а образ жизни — и он по большей части не обусловлен опытом современности, подобно западному христианству.
Я здесь не для того, чтобы спорить, хорошо это или плохо, хотя как по мне, так скорее хорошо. Я хочу сказать, что цивилизация православных христиан значительно отличается от западной, которая предполагает, что правильной социальной моделью является либеральный индивидуализм.
В США, например, на религиозную культуру весьма сильно повлиял евангельский протестантизм, Просвещение и капитализм — все современные явления, понимающие религию с точки зрения индивидуализма и свободы выбора. Православным культурам присуща гораздо более традиционная форма христианства и нравственности, а религия воспринимается в гораздо более общих чертах — что можно было наблюдать на Западе до Реформации и Просвещения. Патриарх Кирилл, глава Русской православной церкви, очень правильно описал основной принцип современной западной культурной жизни как утверждение права на свободу выбора, который предусматривает снижение роли религии в общественной жизни. Далее Кирилл заявил следующее:
«Нельзя сказать, что мы живем в абсолютно мирной среде. И сегодня происходят битвы, которые проходят без грохота пушек, а враг, который нам угрожает, не пересекает наши границы явно. Но мы все вовлечены в то, что в православной традиции называется „невидимой бранью“. Каждый сегодня участвует в этой брани. Нам предлагают хаос, но мы не должны покупаться на эти рекомендации и участвовать в создании хаоса… нам предлагают грех, разрушение нравственных основ».
Вот что написал профессор права Марк Мовсесян в научной статье о различиях между Западом и православным Востоком, а также о значении прав человека:
«[В социальном учении Русской православной церкви] амбивалентность в отношении прав личности и ее акцент на религиозное сообщество отражают центральные темы православной мысли, которая не признает индивидуализм западного типа. И дело не просто в отказе от «крайностей индивидуализма» в отношении западных коммунитаристов. Православие часто выражает несогласие с самой идеей независимой личности как субъекта права. Православная мысль подчеркивает относительность «я»: личность определяется отношениями с другими членами церкви. Как пишет Дэниэл Пэйн, «православная традиция понимает человека с точки зрения церкви, а не индивидуальности.» В результате традиция не соглашается с принятой на Западе идеей индивидуальных прав. «Если в православной политической культуре и есть понятие права, — поясняет Пейн, — речь идет не об отдельных правах, а о „группах прав“.
Более того, православная мысль объединяет религиозную и национальную принадлежности сильнее, чем это происходит на Западе. Что и говорить, на Западе религия может служить маркером национальной и культурной идентичности — взять хотя бы Италию и Польшу. А в православных странах гражданство не имеет непосредственной связи с религией; формально можно быть гражданином России, не являясь православным христианином. Но в православном мире религия и национальная принадлежность переплетаются особо мощно. В России, например, существует „общепринятая идея“ — „которую разделяют политики, интеллигенция и духовенство“, — что православие является наиболее существенным фактором национального самосознания. Другие исторические и этнические факторы рядом с ним меркнут. То же самое можно сказать и о других православных странах, таких как Греция».
Западникам осознать это тяжело — в том числе обратившимся, как и я, в православие. Я, к примеру, недоволен ограничением свободы вероисповедания в России, особенно в том, что касается христианских меньшинств. Но это потому, что мое представление о взаимосвязи религии с обществом европеизировано. Как говорит в той же научной статье юридического сборника Мовсесян, нынешнее учение католической церкви о религиозной свободе также наполнено индивидуализмом современности.
Суть данной записи моего блога не в том, чтобы спорить о превосходстве одной модели над другой. У обеих есть и сильные стороны, и слабые. Хотелось бы, однако, подчеркнуть, что неприятие православными странами либеральных идей Запада (прав геев или свободы вероисповедания) не является проявлением ханжества, а обусловлено принципиально иным взглядом на сущность человека, церкви и общества. Они считают войну Запада с их традициями под знаменем светского либерализма актом агрессии — и они правы. А многие западники, напротив, воспринимают свои поступки как правозащитную деятельность, как борьбу за основные свободы против ханжества. Но для этого необходимо признать современный западный способ видения мира стандартным — а это уже является актом культурного империализма.
С другой стороны, культурный империализм иногда оправдан. Англичане-колонизаторы, к примеру, сделали благое дело, когда в XIX веке положили конец древнему индийскому обряду Сати (самосожжение вдов на погребальном костре их усопших мужей). И все же в условиях культурного империализма следует использовать самоанализ и понимать, как другие цивилизации воспринимают нашу культурную гегемонию.
Современная Америка действует в основном по принципу, выявленному в 1992 году судьей Энтони Кеннеди в деле «Организация "Запланированное материнство" против Кейси»:
«В основе свободы лежит право на определение своей собственной концепции существования, смысла вселенной и тайны человеческой жизни».
Оставив без внимания юридическую и философскую непоследовательность данного заявления, а также скрытое в нем принуждение, оно весьма точно резюмирует отношение американцев к взаимосвязи общества и религии и всему трансцендентальному. Православные страны справедливо отвергают его как глубоко чуждое их традициям и образу жизни. В православном понимании то, что предлагает Кеннеди — и не свобода вовсе, а форма рабства. Опять же, я не пытаюсь убедить вас, что православная точка зрения верна, а только подчеркиваю, что несогласие православных стран с западными активистами «прав человека» — вопрос не только самозащиты, но и защиты от лжи, которая, как они искренне верят, может разрушить всю структуру общества.
Род Дреер — старший редактор American Conservative. Он писал и редактировал статьи в New York Post, Dallas Morning News, National Review, South Florida Sun-Sentinel, Washington Times и Baton Rouge Advocate. Комментарии Рода были, среди прочего, опубликованы в Wall Street Journal, Commentary, Weekly Standard, Beliefnet и Real Simple. Он также появлялся на NPR, ABC News, CNN, Fox News, MSNBC и BBC. Живет в Сент-Фрэнсисвилле, штат Луизиана, с женой и тремя детьми. Автор двух книг, The Little Way of Ruthie Leming и Crunchy Cons.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram!
Ежедневно вечером вам будет приходить подборка самых ярких и интересных переводов ИноСМИ за день.
Найдите в контактах @inosmichannel и добавьте его к себе в контакты или,
предварительно зарегистрировавшись, перейдите на страницу канала.
Ежедневно вечером вам будет приходить подборка самых ярких и интересных переводов ИноСМИ за день.
Найдите в контактах @inosmichannel и добавьте его к себе в контакты или,
предварительно зарегистрировавшись, перейдите на страницу канала.
Комментарии
Отправить комментарий